Подноготная любви - Меняйлов Алексей

В.: Да.

П.: Будут тебе сниться теперь кошмары?

В.: Нет, не будут.

П.: Ощущение: сегодня ещё поработаем?

В.: Нет, хватит.

П.: Ощущение — через сколько дней оптимальней всего продолжить чистку от больничных травм?

В.: Через четыре дня. Сил мало.

П.: Хорошо. Что-нибудь на сегодня мы не доделали?

В.: Нет, всё в порядке.

П.: Последний вопрос. Ты в состоянии будешь доехать?

В.: Куда на лето собрались? Да.

П.: Тогда вспомни что-нибудь приятное. Скажем, за последнюю неделю.

В.: Приятное?.. Как мы с тобой вдоль реки сегодня гуляли. (Улыбается.) Было очень приятно.

П.: Всё. Открывай глаза.

* * *

П.: Однако же Зина и гадина оказалась: сколько тебе насажала! Но теперь, кажется, всё. Ещё раз проверь.

В.: Во мне больше ничего. Может, у тебя что есть?

П.: У меня?! Впрочем… Почему бы и нет? Давай проверим. Я готов.

В.: Что ты видишь? Какой образ связан с больницей?

П.: М-м-м… Ого! Капкан!

В.: Капкан? В какой части тела?

П.: Ни в какой. Просто вижу. Железный. С зубьями. Но — странное дело! — закрытый. Правда, есть некоторое противоречие: капкан, но закрытый? Если капкан, то он должен быть открыт.

В.: А кто его поставил?

П.: Кто? Зина!.. Зина? И мне тоже?

В. (с интонацией чуть-чуть язвительной): Как ты, однако, чувствуешь… И что она?

П.: Она явно чувствует себя женщиной.

В.: Ещё бы!

П.: Я это по её взгляду понял. На следующий день после того, как я тебя откачивал, можно было, наконец, вокруг посмотреть. Я тогда внимательно всех осмотрел: не пропустил ли ещё какого некрофила? И — она! Под контроль поставить может и, возможно, тебя уже и поставила. И ещё — женщиной себя чувствует.

В.: Так. Продолжим. Что будешь делать с этим капканом?

П.: Сейчас порассматриваю… Всё! Ой-ой!! Ой!

В.: Что такое?

П.: Сердце! Ой!

В.: Что там в сердце?

П.: Тоже капкан. Второй. Сейчас разожму… Сердце рвёт!.. Ой! Всё! Нет. Ой!

В.: Что?

П.: Там что-то ещё есть. И тоже от Зины. Ох, как больно!

В.: Так. Спокойно. Всё будет хорошо. Что это?

П.: Арбалет. Со стрелой! И стрелой — прямо в сердце!

В. (с интонацией язвительной): Какой ты, однако, чувствительный.

П.: Ты второй раз уже эту фразу говоришь. И интонация какая-то… особенная.

В.: Так… Продолжай работать.

П.: С сердцем всё… Всё?.. Ага!.. Всё, не болит больше. Хорошо. Открываю глаза… Уф! Вот тебе и Зина! Один раз-то на неё всего и посмотрел — а столько нахватался. Впрочем, может, если бы и не смотрел, то всё равно всё те же самые штуки от неё и были бы. И не заметил бы, от кого.

В.: Зато она тебя заметила.

П.: В каком смысле?

В.: В таком. Пробудил ты её. Говорит, что вся не своя становится — так ей хочется тебя потрогать. Хоть руки в наручники заковывай.

П.: Что-о-о-о?!?!!

В.: То самое. Много лет, говорит, никто не мог смутить её женского спокойствия — а тут н`а тебе, в больнице! Так влюбиться!

П.: Что-что?!! Это она такое тебе говорила?

В.: Да. Она.

П.: Тебе? Почему тебе?

В.: А кому? Дежурному врачу, что ли?

П.: Тоже верно… И что же ты?

В.: Ничего. А что я должна была сделать?

П.: Не знаю. Но, согласись, ситуация странная. Она же тебя воспринимала моей женой… И тебе же душу изливала. Оно конечно: лежали рядом, ты её подкармливала, в сущности, от тебя одной тепло к ней шло, но… Однако, интересные у тебя должны были быть переживания! Одна-единственная в палате нестарая женщина — и та влюбляется в твоего мужа. Как же я сразу не заметил? Ну и дела…

В.: Ой-ой! Разулыбался! Вы только посмотрите на него! Кот ты! Кот!

П.: Да, улыбаюсь! А что, плакать, что ли? А что касается кота, то я… Да что ты такое говоришь!

В.: То самое! А то, пожалуйста, возвращайся, она там тебя ждёт. Женщина состоятельная. Приятно-то как ему, надо же!

П.: Послушай, я, конечно, после твоего возвращения никак не успокоюсь, восторженный, соображаю слабо, но не настолько, чтобы не заметить некоторую несообразность: ты была предана твоей сопернице. Это неестественно. А меня ты уничтожала.

В.: Потому и уничтожала.

П.: Ах, иуда. Это была как бы не ты. Но ты допустила. Это значит, что какой-то корешок зла в тебе остался.

В.: Оставим. Про кота беру обратно.

П.: Ты не подумай, я не спорю: мой недостаток — самолюбование, прихвастнуть опять же… Ну так у кого нет выкрутасов? А что лучше: самолюбование или подпадать под зависимость от разных Зин?..

В.: Всё, проехали.

П.: Ладно… А что ты чувствовала, когда она тебе признавалась в том, что в меня влюбилась?

В.: Ну-у…

П.: Первое чувство?

В.: Первое? Приятно.

П.: Знай, дескать, наших! Да?

В.: Кот ты!

П.: Милая, да разве кто может мне быть нужен, кроме тебя?.. Да и вообще, чудеса какие-то: повадились в меня влюбляться эти самые со своим металлом… Проходу нет от этих экстрасенсорш-целительниц! Просто замучили! Стоит где появиться, так сразу…

В.: Бедная я, несчастная! И как только мне жить дальше!? Я уж чувствую, что мне с тобой придётся претерпеть! Больница — ладно! В Хаббард-центр придёшь — так от посетительниц до сотрудниц! Но ведь и в церкви тоже! Казалось бы: такое место — церковь. И день святой, а не успела руку твою отпустить, не успела отвернуться — тут как тут! В лучшем случае, делает вид, что вопросы задаёт, а то и вовсе по-простому… Я этой Зине так и сказала: бабы попросту липнут!

П.: Всё. Пора завязывать.

В.: С чем?

П.: С психоанализами и психокатарсисами. А то совсем в биогиганта перекуюсь! А ведь раньше так не было! То есть бывало — набрасывались, но ведь не в такой же степени! И чего им только не хватает?.. А когда она тебе в первый раз призналась?

В.: Да сразу же. После твоего первого ко мне посещения.

П.: Сразу… Ну, бабы! Ну, бабы!.. И ты всё знала! И мне ни единым звуком! В кресле разложила и пытать: что там у меня внутри от Зины осталось! Абсолютный контроль своего мужчины! Ну ты и… Ну ты и… женщина!

В.: Преувеличиваешь.

П.: Ты ещё смеешь шутить?!

В.: Абсолютный контроль! Кто бы говорил! Это я, наивная, всё тебе сны мои рассказывала, не знала, что ты их умеешь прочитывать. А кто невестку мою, Олю, проверял, как её подсознание на меня реагирует? А кто других насчёт меня проверял? Этим, между прочим, ты очень меня обидел.

П.: Обидел? Так ты же гордиться можешь: так не проверяют даже в секретных службах. Ты не обижайся. Войди в моё положение: я уже сам себе не доверяю. А как мне было убедиться: подавляющая ты или нет? Тоже ведь влюбилась? А до сих пор это мне кроме неприятностей ничего не доставляло. Но и ты можешь меня на чужих подсознаниях проверять, я не против. Пожалуйста! Я не думаю, чтобы тебе был нужен такой человек — близкий, — который от тебя хоть что-нибудь скрывал. Я имею в виду нечто существенное для взаимоотношений.

В.: И всё-таки…

П.: То-то я смотрю, что ты, после того как из больницы выписалась, вроде как уважительней стала ко мне относиться.

В.: Это не из-за Зины. Я… Ты… Это из-за другого. А из-за чего — не скажу. А вообще-то ты выдумщик! Писатель!

П.: Может, я и выдумщик, но рассказываю всегда так, как и было на самом деле. Но, как бы то ни было, стрелой в сердце — это не шутка. Да ещё когда сверху капканом застёгивают, чтобы незаметно было! И что они так на меня повадились? А?

Глава пятьдесят четвёртая

Характерная деталь

Рукопись своего рассказа «Дьявол» Толстой прятал в обивке кресла — от своей непомерно ревнивой партнёрши. Прятал до времени посмертных изданий. Но он был уже стар, и ждать их оставалось недолго. А что делать автору этой книги с тем, что ещё в большей мере достойно обивки кресла, если автор всего лишь в том возрасте, в котором Лев Николаевич работал над «Войной и миром»? Ждать посмертных изданий в таком возрасте не стал бы даже Толстой. Так что, не взыщите… Единственное незавершённое дело великого Льва Толстого надо довести до конца.