Империя депрессии. Глобальная история разрушительной болезни - Садовски Джонатан

Карл Юнг: депрессия как возможность

Большинство согласится с тем, что депрессия – это плохо. Неужели в ней есть что-нибудь хорошее? Карл Абрахам полагал, что она удовлетворяла потребность в самобичевании. Прискорбная форма «добра». Швейцарский психотерапевт Карл Юнг отнесся к депрессии более благосклонно. Он полагал, что она может способствовать личностному росту и творческому импульсу.

Работая некоторое время вместе с Абрахамом в психиатрической лечебнице, Юнг разработал свои идеи бессознательного, во многом параллельные с идеями Фрейда. Встретившись лично, они начали интенсивно переписываться и сотрудничать. Отчасти из-за большого числа евреев среди своих последователей и опасения, что все движение будут называть «еврейским», Фрейд нарочно выбрал швейцарца Юнга своим преемником на посту лидера^[277].

Но ничего не вышло. Юнг продвигал идеи, которые, по мнению Фрейда, слишком отличались от психоанализа. Швейцарец сомневался в том, стоит ли отдавать сексуальности центральное место в своих воззрениях так, как это делал Фрейд. Либидо, определяемое Фрейдом как «сила человеческой сексуальности», Юнгом определялось куда шире – как «любая психическая энергия», или «эмоциональная вовлеченность», которая может включать в себя и сексуальность, и другие аспекты личности. Также Юнг гораздо свободнее мыслил о духовной природе человека, тогда как воззрения Фрейда по данному вопросу граничили с мистицизмом. Поначалу Зигмунд Фрейд терпел небольшие расхождения; но в какой-то момент отступление преемника от основ психоанализа уже зашло слишком далеко. Юнг продолжал развивать собственную психологию бессознательного, – отдавая должное Фрейду, он все же признавал его идеи ограниченными.

Карл Юнг начал с того, что придал понятию «депрессия» двойное значение: настроение и болезнь^[278]. В первом случае люди стараются ее игнорировать. Депрессия становится болезнью, отмеченной обесцениванием себя, в тот момент, когда у человека утрачивается мотивация меняться из-за снижения «психической энергии». Юнг верил, что у людей существует ограниченный запас психической энергии, распределенный между сознательным и бессознательным. При депрессии эта энергия буквально отворачивается от мира и уходит в бессознательное. «Психическая энергия» не может быть исчисляемой подобно, скажем, электроэнергии, – но если так, откуда мы знаем, что она существует? Однако любой, кто сталкивался с депрессией как пациент или же как врач, может описать уменьшение энергии и жизненных сил, не объяснимое никакими физическими параметрами: ни количеством потребляемых калорий, ни отсутствием двигательной активности, ни недостатком сна. Сколько бы ни спал страдающий депрессией человек, ему всегда мало, и наутро он всегда просыпается без сил.

Но почему вся эта энергия поглощается подсознанием? Депрессия, считал Карл Юнг, – знак того, что человеку требуется уделить внимание бессознательному, которое машет рукой и говорит: «Эй, перестань носиться с внешним миром, посмотри на меня, мне есть что тебе сказать». Юнг делал упор на творческий потенциал бессознательного и видел в депрессии возможность личностной трансформации. Человеку требовалось заглянуть вглубь себя, отыскать то, куда уходит психическая энергия; часто это проявлялось в виде фантазий или образов.

А значит, депрессия, несмотря на всю свою болезненность, может приводить к личностному росту. Увлеченный мифологией Юнг сравнивал депрессию с сошествием героя в нижний мир для борьбы с чудовищем, приводящим к символической смерти самого героя. Юнг считал, что в действительности так умирают установки депрессивного состояния. Склонность считать себя вечной жертвой, к примеру, может и исчезнуть, – но только если считаться с темнотой бессознательного. Страдающие депрессией могут настолько замыкаться в себе, что не замечают возможностей, предлагаемых депрессией. Лампочка должна захотеть меняться.

Был ли Юнг прав в том, что депрессия – это возможность? Социолог Дэвид Карп при написании своей книги о тех, кто принимает антидепрессанты, опрашивал людей, задавая вопрос: видели ли они положительные стороны своего состояния? Почти все респонденты сказали, что стали более осознанными, чувствительными и проницательными^[279]. Самому Карлу Юнгу, однако, депрессия виделась тупиком. Путем к творческому росту и раскрытию потенциала она становилась лишь будучи преодоленной.

Юнг, как и Фрейд, редко задумывался над тем, почему у одних депрессия бывает, а у других нет. Как и Абрахам, Юнг осознавал вероятность врожденной склонности, но полагал, что терапия не должна зацикливаться на причинах; скорее, требовалось уделить внимание дисбалансу психической энергии. Честный взгляд на фантазии, ассоциируемые с депрессией, мог избавить пациента от всепоглощающего внимания к подсознанию и высвободить психическую энергию для использования во внешнем мире.

Психоанализ во времена «сломанного мозга»

Интересно, если бы «Прозак» существовал в годы работы Зигмунда Фрейда, прописывал бы он его своим пациентам? Вкратце расскажу показательный случай, произошедший в 1970-е годы: в эпоху доступности антидепрессантов врач Рафаэль Ошерофф проходил лечение от тяжелой депрессии исключительно методом психоаналитических сеансов. После выписки из клиники он подал на больницу и врачей в суд и выиграл дело, – аргументируя свой иск тем, что не получил надлежащего лечения. Сопротивление психоаналитиков физическим методам лечения стало актуальной темой, и пример с Рафаэлем – яркое тому подтверждение.

Однако весьма вероятно, что Фрейд не просто был бы открыт новым физическим способам лечения, но горячо рекомендовал бы их. Карьеру врача Фрейд начинал как невролог и очень рассчитывал на терапевтическую силу лекарств^[280]. В конце жизни он настаивал, что наука обязательно найдет биологические причины психических заболеваний^[281]. Вероятнее всего, как и многие его последователи, он думал, что открытие физиологических предпосылок – лишь первый шаг, а более глубокому воздействию поможет динамическая психотерапия.

В 1970-х годах, когда в сфере психического здоровья акцент снова сместился на биологию, перед психоаналитиками встал непростой выбор. Разумеется, психотерапия, по большей части представленная психоанализом, никуда не делась. Но среди психиатров, а затем и широкой публики, стало крепнуть убеждение, что депрессия – результат расстройства умственной деятельности. Подробнее расскажу об этом в следующих главах, пока же назову три главных причины. Первая – антидепрессанты; их очевидная эффективность заставила многих думать, что причины депрессии кроются в биологии человека. Отмечу любопытный факт: физические методы лечения депрессии существовали не одно столетие, но прежде никто не предлагал из-за них искоренять психологию. Вторая – развитие генетики. Появилось больше научных доказательств наследственного характера однополярного депрессивного расстройства. И последним фактором стал выход третьего, уже переработанного издания Диагностического и статистического справочника по психическим расстройствам (DSM-III). Новое руководство избегало упоминания о причинах как депрессии, так и многих других психических недугов, заостряя внимание на их описании. Справочник лишил диагнозы психоаналитической терминологии, а описательный характер, вероятнее всего, привлекал сторонников биологического подхода к психологии. Сам по себе биологический подход был не нов, однако прежде не было столь агрессивного упора на то, что только он имеет значение.

Психоаналитикам пришлось отреагировать. Кто-то из них перестроился и стал заниматься биологической психиатрией. Другие, напротив, сфокусировались исключительно на психологических причинах и способах лечения. Но большая часть трудов психоаналитиков о депрессии с 1970-х годов и по настоящее время говорит об избрании третьего пути: согласие с биологическим методом и одобрение его. Специалисты не считали, что новые биологические методы опровергают психоанализ или делают его устаревшим, – они видели их взаимодополняющими.