Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Моц Анна

Как бы то ни было, в такой враждебной среде началась моя карьера. В первые несколько месяцев работы в Белмарше я лежала без сна, потому что меня переполняли тревога и воодушевление. Умом я понимала, что опасность мне практически не грозит: коридоры патрулируют охранники, а кабинеты для психотерапии оснащены тревожными кнопками. Но во мне все равно бушевал адреналин, когда я думала о тюрьме, где мне нужно будет контактировать с группой непредсказуемых пациентов, прошлое которых пестрит преступлениями. Ирония заключалась в том, что нежелательное внимание ко мне проявляли не заключенные, а сотрудники тюрьмы: они приподнимали брови и отпускали комментарии, что сами с удовольствием оказались бы на моем диване. Некоторые заключенные старались меня защитить. Один пациент как-то сообщил, что вступился за меня, чтобы сокамерники не обсуждали меня и мою деятельность в грубых выражениях.

Реальность тюремной работы разрушала мои несколько упрощенные представления. Но даже когда я начала привыкать к обстановке, она все еще вызывала у меня волнение: там все время был какой-то шум и движение, а еще постоянно ощущалось напряжение. Это касалось и зоны ожидания в нашей клинике: прозрачные стены напоминали аквариум, в который каждый мог заглянуть и увидеть, кто уже занимается с психологом, а кто еще ждет. Подробности беседы с пациентом оставались конфиденциальными, но было странно проводить терапию в обстановке, лишенной приватности, хотя обычно на сессиях наблюдается обратное. Еще я так и не смогла до конца привыкнуть к странному сочетанию власти и ответственности, которое появилось после того, как мне выдали собственный набор ключей. Так у меня появилась возможность кричать, чтобы другие оставили для меня ворота открытыми, и самой прокладывать путь по лабиринту коридоров.

В начале 1990-х наша работа в Белмарше считалась экспериментом – одним из первых, который проходил в рамках сотрудничества Национальной службы здравоохранения и Государственной пенитенциарной службы. Оно было сосредоточено на психологических подходах к поддержке заключенных с расстройствами личности. Благодаря энергичному настрою старшего психолога, доктора Джеки Крессати, и отзывчивости начальника тюрьмы мы смогли стать первыми, кто внедрил такой подход в работу с преступниками, касавшийся всего персонала тюрьмы: от высшего руководства до рядовых сотрудников. Вернувшись к работе в тюрьме спустя почти 30 лет, я увидела прогресс, которого удалось достичь за эти годы, но в то же время неизбежные трудности, возникающие из-за несовпадения культуры и задач здравоохранительной и пенитенциарной систем, что приводило к сохранению ряда проблем.

В Белмарше я работала не только с заключенными, но и с сотрудниками тюрьмы: исследовала, с какими психологическим сложностями они сталкиваются и как на них влияет то, что их окружают люди, совершившие серьезные преступления, а они должны заботиться об их благополучии. Я вела групповую терапию для сотрудников, которых относили к группе уязвимых. В основном они работали с насильниками, которых содержали в отдельном крыле для их же безопасности. На одном из особенно тяжелых сеансов надзиратель не смог сдерживаться, рассказывая о пережитом в детстве сексуализированном насилии. Это стало напоминанием о хрупкой человечности, которая пронизывает среду и рабочее место, где каждый носит ту или иную униформу и ходит с непроницаемым выражением лица. В случае с заключенными ранимость просматривалась через татуировки, мышцы и манеру держать себя развязно. Меня поразили, можно сказать, мягкие отношения между заключенными (преимущественно молодыми парнями) и сотрудниками тюрьмы, которые выступали одновременно и пленителями, и заступниками. Эта теплота оставалась невысказанной, пока приказы отдавались через люки в дверях камер, а по коридорам разносилось эхо запираемых замков.

В период между первой и последней работой в тюрьме я не так часто посещала места заключения. Там я проводила индивидуальные оценки психологического риска, вела тренинги для персонала или читала лекции о судебной психотерапии. Возвращение в тюремную среду, в частности в учреждение для женщин, открыло мне глаза на огромные проблемы, которые все еще остаются при оказании поддержки пациенткам с серьезными ментальными травмами и потребностью в социальной и психологической помощи. Кроме того, я знаю, что на каждого пациента, с которым я работаю, приходится еще несколько, которые нуждаются в помощи, но из-за нехватки ресурсов они не получают ее, так как считается, что они не подвергаются настолько сильному риску. Память хранит слова, которые доносились из-за закрытых дверей камер, пока я шла по коридору: «Вы врач? Я могу с вами поговорить? Мне нужна ваша помощь, в голове бардак». Трудно уходить в конце рабочего дня с чистой совестью, когда понимаешь, скольким женщинам в заключении в состоянии стресса требуются помощь, внимание и забота. Многие пациентки не преминули указать на то, что в итоге только одна из нас спокойно уходит домой. Кроме того, нельзя забывать, что большинство заключенных в женской тюрьме совершили ненасильственные преступления. Помимо этого, женщины-заключенные часто являются матерями-одиночками. Нередко тюремное заключение влечет не только ограничение личной свободы, но и травмирующую разлуку с детьми, партнером и домом. Все это усугубляет бремя травм, которое они несут.

Чтобы помочь людям внутри учреждения, нужно разобраться с ним самим. Этот основополагающий принцип работы в сложноустроенных организациях вытекает из трудов Изабель Мензис Лит, психоаналитика и крупнейшего эксперта по связи между устройством институций и поведением пациентов. Она показала, как социальная защита, создаваемая учреждением, отражает бессознательные тревоги тех, кто в нем работает. Согласно этой логике, люди, работающие в тюрьме, бессознательно создают системы и процедуры, направленные на ограничение их контактов с заключенными. Это уменьшает подверженность сложному опыту, который может пробудить в них чувство гнева или отчаяния и даже прошлых травм. Следовательно, нужно разобраться с самой организацией, прежде чем переходить к людям, которым она должна служить. Необходимо выявить типы социальной защиты и устранить их. Такой «общесистемный» подход лежит в основе текущей правительственной стратегии по улучшению условий содержания в женских тюрьмах Великобритании.

Один из важнейших аргументов Мензис Лит заключается в том, что сотрудники учреждения должны понимать смысл системного поведения, чтобы бороться с ним, а также осознавать собственные чувства и мысли – то, как они реагируют на людей, содержащихся в учреждении. Это может показаться очевидным, но тюремная бюрократия, которая иногда оказывается необходимой, слишком быстро нивелирует этот подход: женщина превращается в цифру, а действие – в показатель, за которым необходимо наблюдать. При этом реальные проблемы игнорируются. Здесь проявляются бессознательные силы, которые не сразу заметны, но тем не менее требуют распознавания и анализа. Существует множество способов, с помощью которых учреждения создают структуры, позволяющие свести к минимуму контакты между работниками и обитателями: медсестрами и пациентами, надзирателями и заключенными. К числу таких мер защиты можно отнести частую смену сотрудников, закрепленных за пациентками. Это мешает развитию доверительных профессиональных отношений или приводит к тому, что человек просто выполняет свои задачи строго по протоколу без отступлений в сторону. Это создает непреднамеренную защиту от переживаний, которые может вызвать эмоциональный контакт, а также делает менее четкими значение и функцию такого поведения. Наш новый подход был направлен на борьбу с этим. Мы хотели создать пространство, где сотрудники могли бы собраться и поговорить о работе и о том, какое влияние она оказывает на них лично, а также взглянуть на женщин, с которыми они работают, вне рамок строгих протоколов.

Однако груз процедур все еще нависает над нашей работой. В рамках этого процесса для каждой заключенной, причинившей себе вред, делается запись в специальной книге. Сотрудники везде носят ее с собой, сопровождая заключенных на работе, занятиях, в спортзале или медицинском центре. Книга важна, но в то же время она представляет собой символ распространенного отношения к лечению: запись сама по себе кажется эффективным проявлением заботы, а процесс отслеживания поведения заключенной ставится во главу угла. Книга так удобна в работе как раз из-за того, что сглаживает истории отдельных людей, их мысли и настроения и сводит все к статистическим данным, которые легко отслеживать. Каждый сотрудник обязан зафиксировать информацию о женщине, если считает, что она находится «в группе риска» и может нанести себе вред или покончить жизнь самоубийством. Из-за этого заключенная считает, что про нее точно не забудут.