Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж.

Та же участь постигла известного инвестиционного банкира Роджера Бэбсона, который 5 сентября 1929 года, выступая на многолюдной бизнес-конференции в колледже своего имени, основанном десятью годами ранее, заявил, что «рано или поздно случится кризис, грозящий суровыми последствиями». Подобно Варбургу, Бэбсон предвидел затяжную депрессию. В тот день фондовый рынок резко упал – из-за так называемого охлаждения Бэбсона. Варбург олицетворял собой легкую цель для нападок на почве доморощенного антисемитизма, а Бэбсон в этом отношении выглядел и вовсе идеальным кандидатом – он успел зарекомендовать себя человеком немного не от мира сего и сочинил, среди прочего, манифест под названием «Гравитация – наш враг номер один», а также учредил Институт исследований гравитации, главной миссией которого было создание щита, способного уберечь человечество от этой смертоносной силы.

В обычных обстоятельствах пророчества Бэбсона встретили бы в худшем случае с добродушным скептицизмом. Но те обстоятельства никак не назовешь обычными. Газеты саркастически именовали его «мудрецом из Уэллсли» ^[124] и охотно перечисляли его предыдущие несбывшиеся прогнозы. Один инвестиционный дом предостерегал своих клиентов: «Мы не намерены поддаваться панике и продавать акции вследствие временного падения рынка, обусловленного необоснованным прогнозом известного статистика»⁴⁰⁶.

Что касается забывчивости, о которой рассуждал Мински, она, как правило, отражает разницу в мировосприятии поколений при возникновении пузырей: к скептицизму тяготеют лишь те, кто достаточно стар для того, чтобы помнить предыдущий пузырь. Люди более молодые и полные энтузиазма высмеивают «старых глупцов», которые не в состоянии постичь новые реалии экономики и финансовых рынков. Если кратко, очередной пузырь творят молодые люди с короткой памятью.

Каков бы ни был механизм образования конкретного пузыря, такой возрастной перекос вполне объясним, если отталкиваться от теории сбалансированных состояний Фрица Хайдера. На ум сразу приходят ожидания приверженцев учений о конце света: мало что может превзойти в привлекательности мечты о легком и необременительном обогащении, и тем, кто лелеет подобные мечты, непросто с ними расставаться. Для верующих путь наименьшего сопротивления пролегает через сбалансированное состояние несогласия / неприязни, а скептиков, смеющих сомневаться, упрекают в том, что они «ничего не понимают».

Четвертым и последним признаком пузыря служит появление «экстремальных прогнозов»: скажем, компания Южных морей вдруг решила, что Испания чудесным образом должна отказаться от своей торговой монополии в Новом Свете; сюда же относятся уверения, будто вложения в размере 100 фунтов стерлингов будут ежегодно приносить сотни фунтов дивидендов, будто железные дороги «подчинят себе время и пространство», а рыночная доходность, вспоминая журнальный прогноз Раскоба, будет составлять 25 процентов годовых.

Однако в 1929 году Ирвинг Фишер из Йельского университета сделал предсказание, призванное покончить со всеми такими прогнозами. Возможно, этот ученый был величайшим финансовым экономистом своего времени; сегодня Фишера чтут как основоположника современных математических моделей в управлении финансами. Но еще лучше его помнят за замечание, высказанное 15 октября 1929 года, за девять дней до «Черного четверга», на заседании Манхэттенской ассоциации агентов по закупкам: «Акции достигли уровня, который выглядит как ровное и высокое плато»⁴⁰⁷.

* * *

Рассказ о кризисе 1929 года не будет полным без упоминания о «Сияющем Чарли» Митчелле. Инсулл и Хадсон, по крайней мере, помогали развивать жизненно важную инфраструктуру своих стран, что отчасти искупает их прегрешения. А Чарли Митчелл, великий финансовый аферист и хищник своей эпохи, не может похвастаться даже этим.

Подобно Инсуллу Митчелл происходил из низов, но сумел стать помощником корпоративного титана – речь об Оукли Торне, президенте нью-йоркской «Трастовой американской компании»; это случилось в 1907 году, в разгар очередной финансовой паники. Торн благополучно провел свою фирму через эпицентр бури, и на протяжении всего кризиса тридцатилетний Митчелл не покидал «боевого поста», нередко даже ночуя на полу в кабинете босса. С 1911 по 1916 год он управлял собственной брокерской конторой, а затем перешел в Нешнл сити банк (предшественник нынешнего Ситибанка), где возглавил крошечное подразделение по продаже акций и облигаций под названием «Нешнл сити компани».

Коммерческий банкир в капиталистическом обществе выполняет три почти священные обязанности: он берет на хранение деньги других, предоставляет оборотные средства предприятиям, без которых экономика не может функционировать, и сам создает деньги. Тогда как инвестиционный банкир продает акции и облигации широкой публике, и эта деятельность является гораздо более рискованной и более неоднозначной с точки зрения морали.

Регуляторы банковской сферы давно осознали это различие, а потому коммерческим банкам фактически запрещалось владеть инвестиционными банками. Но отсюда не следовало, что коммерческий банк не может опосредованно контролировать инвестиционный банк, не владея последним формально; именно так Митчелл и юристы Ситибанка выстраивали свои отношения⁴⁰⁸. Коротко говоря, Чарли Митчелл был кем-то вроде пирата в камзоле королевского офицера и под флагом Ситибанка. Ради существенного дохода его компанию превратили в инвестиционный банк, основной функцией которого было приумножение корпоративного капитала за счет продажи широкой публике недавно выпущенных акций и облигаций. К сожалению, многие акции и облигации в портфеле компании не отличались надежностью, вдобавок позднее обнаружились многочисленные злоупотребления при продаже ценных бумаг ничего не подозревающим клиентам банка. Впоследствии компания и банк увлеклись торговлей еще более сомнительными облигациями иностранных правительств.

Когда Митчелл возглавил компанию в 1916 году, контора помещалась в одной комнате внутри здания банка, а трудились в ней всего четыре человека. Требовалась не только публика, то есть клиенты, но и пресса, стараниями которой в периоды бума аферисты привлекают множество доверчивых новобранцев. В 1920-х годах заметную роль среди журналистов играл некий Брюс Бартон, сын проповедника, который однажды назвал Иисуса «первоклассным торговцем». В 1923 году Бартон опубликовал статью о Митчелле под названием «Он делает все то же самое, что остальные, не правда ли?» В интервью Митчелл рассказывал Бартону, как, когда у одного из молодых продавцов от утомления случался упадок сил, он отводил юношу на галерею Банкирского клуба ^[125] и показывал бурлящую толпу внизу: «Посмотри вон туда. Там шесть миллионов человек с общим доходом в сотни миллионов долларов. Они просто ждут, когда кто-нибудь придет и посоветует, куда вкладывать сбережения. Гляди внимательно, потом сытно пообедай, а потом спустись вниз и дай свой совет»⁴⁰⁹.

Харизма и энергичность Митчелла, благожелательные СМИ и мания фондового рынка 1920-х годов обеспечили разрастание компании: к 1929 году в ней уже числилось 1400 продавцов и сотрудников отдела поддержки, разбросанных по пятидесяти восьми филиалам, причем все филиалы были связаны со штаб-квартирой в Нью-Йорке посредством одиннадцати тысяч миль частной телеграфной линии (отсюда современное уничижительное прозвище брокерской фирмы с полным спектром услуг – «Wirehouse», «проводной дом»). Митчелл почти непрерывно наставлял своих подопечных: «Мы и вправду хотим быть совершенно уверены в том, что, не считая новичков, в нашем отделе продаж нет никого, кроме умелых продавцов». Компания старалась соответствовать этому лозунгу и в 1920-х годах «выдавала на-гора» свыше 1,5 миллиарда долларов ежегодно посредством ценных бумаг, намного опережая все остальные инвестиционные банки⁴¹⁰.

Ситибанк активно продавал инвестиционно-банковский «опыт» компании своим доверчивым клиентам. Вместо традиционных низкодоходных, но безопасных расчетных счетов им советовали покупать облигации с привлекательными купонами и акции с еще более заманчивыми перспективами роста цен.