стороны и к альтруизму с другой. Тенденция к автономности,
представленная в чистом виде, придает человеку силу противостоять
миру, ведет его к самодостаточности, ко все более полному развитию его
внутреннего неповторимого <Я>, к развитию, подчиняющемуся внутренней
динамике его <Я>, автономным законам Психеи, а не предписаниям внешней
среды. Это иные законы, они не связаны с законами надпсихического мира
внешней реальности, даже противоположны им. Поиск самоидентичности,
или своей <самости> (индивидуальности, самоактуализации), который
открыли психологи развития и самоактуализации на почве, подготовленной
философами-экзистенциалистами и теологами разных школ, стал
несомненным фактом реальности.
Но мы знаем и о другой, не менее сильной и внешне противоустремленной
тенденции, заложенной в человеке. Это тенденция отказа от своего <Я>,
тенденция погрузиться в <не-Я>, тенденция отказа от свободы,
самодостаточности, самоуправления и автономии. В крайних, болезненных
проявлениях она пробуждает варварскую мифологизацию кровного родства,
могил предков и архаичных инстинктов, пробуждает мазохизм, презрение к
отдельной личности, она либо побуждает к поиску ценностей вне
человеческого, либо обращается к низшим животным позывам, причем и то
и другое предполагает презрение к исконно человеческому.
Разница между высшей и низшей гомономностью подробно описана мною
(89). Здесь я хочу обозначить границу между высшей и низшей
автономностью. По моему мнению, такое разграничение поможет нам понять
176
Образование
изоморфизм внутреннего и внешнего, и таким образом послужит
теоретическим основанием для улучшения коммуникации между личностью и
миром.
Автономность и сила, которые мы можем обнаружить у эмоционально
уверенных, эмоционально устойчивых людей, в корне отличаются от
автономности и силы неуверенных в себе людей (95). Если попробовать
обобщить это различие, не рискуя при этом впасть в излишнюю
приблизительность, то можно утверждать, что неустойчивая автономность
и неуверенная в себе сила могут сослужить пользу только в борьбе
личности против мира, только в рамках той же дихотомии <или-или>, где
личность и мир не только отдельны друг от друга, но и взаимно
исключают друг друга, выступают как враги один другому. Их стоит
назвать эгоистичной автономностью и эгоистичной силой. В мире, где все
- либо молоток, либо наковальня, они, конечно, молотки. У обезьян, на
которых я начинал изучать разные проявления силы, это было названо
автократической или фашистской доминантно стью. У студентов колледжа,
которых я исследовал позже, это было названо неустойчивым
превосходством.
Совсем другое представляет из себя устойчивое превосходство. У моих
испытуемых оно проявлялось в приязненном отношении к миру и окружающим
их людям, в братской ответственности, в чувстве доверия к миру и
идентификации с ним, но никак не в противопоставлении себя миру и не в
страхе перед ним. Эти люди использовали свою автономность и силу на
радость окружающему их, с любовью и для помощи другим людям.
Сейчас мы располагаем достаточными основаниями, чтобы говорить, с
одной стороны, о различиях между психологически здоровой и
психологически нездоровой автономностью, а с другой стороны, о
различиях между психологически здоровой и психологически нездоровой
гомономностью. При этом мы можем обнаружить, что автономность и
гомономность скорее взаимосвязаны друг с другом, чем противостоят друг
другу - человек становится более здоровым в психологическом смысле,
более аутентичным тогда, когда его высшая автономность и его высшая
гомономность набирают силу одновременно, проявляются равноправно и
стремятся в конечном итоге слиться и соизмерить свои свойства в неком
высшем единстве, включающем и то, и другое. Только в таком случае
дихотомия между автономностью и гомономностью, между эгоизмом и
альтруизмом, между <Я> и <не-Я>, между Психеей и внешней реальностью
станет отступать и ее можно будет рассматривать как свидетельство
неполной зрелости личности, свидетельство незавершенного развития.
Естественно, что у самоактуализированных людей мы с особой
отчетливостью можем наблюдать подобное преодоление дихотомии, но
недихотомичность свойственна также и любому из нас в мгновения
озарений, в мгновения внутренней интеграции и слияния с миром. Нечто
подобное происходит в моменты высшей любви между мужчиной и женщиной,
между
Познающий и познаваемое
177
матерью и ребенком. В моменты, когда человек становится особенно
сильным, достигает особых глубин самооценки, постижения собственной
индивидуальности и в то же время растворяется в другом, отвлекается от
осознания своей отдельности от окружающего, в большей или меньшей
степени выходит за границы своего <Я> и своего эгоизма. То же самое
ощущение сопутствует человеку в мгновения вдохновенья или при глубоких
эстетических переживаниях, при переживаниях открытия, при родах, в
танце, при занятиях атлетическими видами спорта и при других, как я их
называю, высших переживаниях (89). В состоянии высшего переживания
человек не может провести четкую грань между <Я> и <не-Я>. Человек
становится интегрированным, и интегрированным становится окружающий
его мир. Он чувствует себя хорошо, и таким же хорошим видится ему мир.
Спешу отметить, что перед вами - эмпирический вывод, а не философское
и не теологическое умозаключение. Любой может обнаружить это в себе и
в других людях. Я веду речь не о сверхъестественных, а о человеческих
переживаниях.
Во-вторых, прошу заметить - мой вывод оспаривает распространенное
мнение теологов о том, что выход за границы своего <Я> означает
пренебрежение к личности, отрицание ее или утрату индивидуальности.
Выход за границы своего <Я> в моменты высших переживаний как для
обычных, так и для самоактуализированных людей - это результат
развития высшей автономности, итог постижения идентичности, продукт
самотрансценденции, а не самоуничтожения.
И в-третьих, высшие переживания - кратковременны, а не постоянны. Это
посещение иной реальности, за которым неминуемо следует возвращение в
обычный мир.
Полное функционирование, спонтанность и постижение Бытия
Наконец мы приступаем к научному познанию интегрированной личности, в
ее восприимчивости к сообщениям внешнего мира и в ее способности
сообщать нечто. Так, многочисленные исследования Карла Роджерса (128)
и его коллег показывают, что благотворное воздействие психотерапии
заключается кроме всего прочего в большей интегрированноеT человека,
он становится более <открытым для опыта> (более эффективным в
восприятии и в познании) и <полностью функционирующим> (открытым,
смелым в самовыражении). Многие клиницисты и психологи-теоретики пишут
о том же и поддерживают общие положения этого вывода по всем пунктам,
эта же проблема, похоже, станет основным направлением
