Общество дефицитов, неспособность покрыть спрос (нет экономического интереса, рынков, невозможно «сверху» учесть и реализовать все потребности, нерешаемая задача в управлении сверхсложной системой из сотен миллионов человек и сотен тысяч предприятий). Рыжков: «Мы чувствовали, что народ устал выполнять государственные задачи за счет своего благополучия» (1985–1986)[863]. Горбачев: «Со снабжением овощами Москвы провал. В 500 м от базы, где сотни тонн овощей, торговать нечем» (1986)[864]. «Люди по 10–15 лет стоят в очереди на жилье. Город на воде, а воды нет. Нет детской одежды в продаже. Не знают, что такое мороженое. В продаже нет яблок» (о Комсомольске-на-Амуре, 1986). «В Новотроицке 11 тыс. человек живут в бараках, которые, по отчету, мы давно уничтожили» (Политбюро, 1987). «До каких пор Госплан и Минфин будут заниматься каждой лавчонкой?!» (1987)[865].
Такие экономики «беременны» снабжением по карточкам, по нормам («не больше чем… в одни руки»), очередями, глубоким неравенством в снабжении (часть регионов и отраслей на привилегиях), торговлей по «блату», спецраспределителями (для «верхов» и их обслуги), особыми торговыми сетями («Торгсин» в 1930-х гг., коммерческие магазины в 1940-х гг., валютные «спецотделы», «Березка» в 1960-1980-х гг.), в которых есть «все».
Карточки/талоны в XX веке: 1916–1921 гг., 1929–1935 гг., 1941–1947 гг., конец 1970-х – начало 1980-х годов (отдельные регионы), 1989–1991 гг. Свидетельств карточек в начале 1980-х гг. множество. «В 1981–1982 гг. в Челябинской области были введены талоны – заказы на продукцию животноводства (приказ по Управлению торговли Челябинского облисполкома от 18.03.1982 № 31), в Пермской области мясо по талонам начали продавать еще в 1977 г.)»[866].
«Соцсектор» так и не смог накормить население. В 1985 г. в личных подсобных хозяйствах производились 27 % мяса, 23 % молока, 28 % яиц, 26 % шерсти, 57 % плодов и ягод, 19 % винограда. На них приходились 45 % посевных площадей под картофель и овощи (доля урожая – не ниже)[867].
Монополизм идеологии
Внеэкономическое, «партийное» руководство экономикой, подчиненное политическим целям. Жесткая пропагандистская машина, обеспечивающая однородность мышления, уход в схоластику. Централизм, монополия на политическую и экономическую власть (личность, партия). Номенклатурная сменяемость кадров. Рыжков: «Большинство из нас не очень понимало, почему партийные комитеты вообще должны руководить конкретной хозяйственной деятельностью»[868]. Горбачев: «Навалили на партию все… как доить, как кормить коров, какой окислитель класть в яму с силосом – вот до чего дошли». «По-прежнему смотрят в рот начальству. Продолжают кивать на Центр, даже когда речь идет о сугубо местных вопросах» (1987)[869].
Максимум закрытой информации. Гостайна, «для служебного пользования» в самых простых вещах. Как может развиваться общество, так мало знающее о самом себе?
Директивная модель: «за» и «против».
Есть ли «за»? Да, есть. Эффектно работает в моменты крайнего напряжения сил, рывков, «догнать и перегнать». Во время войн. Во время отчаянных попыток технологических модернизаций, пропитанных насилием, превращаясь в мобилизационную экономику.
Но потом становится путами для общества. Почему?
Клетка. В этой модели гораздо меньше свободы, чем нужно для развития. Она противоречит природе человека – думающего, двигающегося, охотника. Запирает в клетки. Подчиняться, служить, нравиться, уметь отчитаться, быть как все, быть в требуемых форматах. Не посягать на тех, кто наверху, не конкурировать с ними.
Все живое, поколение за поколением, начинает «вымирать». Самых сильных выбивает, что не исключает ярких примеров служения обществу. Возникает отрицательный управленческий отбор. Система отбирает все более слабых. Горбачев: «Какие у нас кадры. Позорище!»[870]
Система – нечеловеческая, она пренебрегает личным. «Мне сшили костюм и ботинки «на европейский манер». Товарищам, которые ехали со мной, в Москве тоже сшили костюмы в ателье. Когда мы вышли на берлинском вокзале, то заметили, что все немцы с удивлением смотрят на нас… Оборачиваюсь и вижу, что все мы в одинаковых шляпах, ботинках и костюмах, одного цвета и фасона»[871]. Каждому по потребностям – не получится ни за что.
Обречены на отставание. Резкие ускорения на 5—10 лет возможны. Взрыв энергии народа в 1917-м – 1920-х гг. очевиден («все теперь наше, строим новую жизнь»). Но если директивная экономика существует поколениями, она неизбежно отстает в технологиях. Общее мнение середины 1980-х гг. (в массе докладных записок) – отставание от Запада на 10–15 лет.
Динозавры неповоротливы, они рано или поздно уходят со сцены. Естественный отбор в том, как устроены общества, есть, ничего не поделаешь. Был, есть и будет. Одни слабеют, другие опережают. Так ушла со сцены директивная экономика 1917-го – 1980-х гг. А что вместо нее? Социальная рыночная экономика? Выбор по-прежнему за нами. Нужно разбираться. Решение все равно придется искать.
Мобилизационная экономика
П. Клее
Так же, как у человека, у экономик бывают состояния, когда они работают на пределе. Сверхзадача, выходящая за рамки обычного, мирного, повседневного существования. Это – военные конфликты, войны, торговые блокады, гонка вооружений, жесточайшее внешнее давление. Общества, экономики поставлены в положение человека, чьи силы настолько напряжены, что, кажется, он вот-вот оборвется.
Все ресурсы общества собираются «в один кулак». Собрать – раздать – так оно живет.
У таких экономик есть имя, они – мобилизационные, или подвигаются к мобилизационным.
У них есть цель – рост военного производства, выживание, ликвидация вдруг образовавшихся дефицитов в ресурсах, которые в обычных условиях получались по импорту. Вся экономическая жизнь подчинена этому. Взрыв военных расходов и производства вооружений. Резко сокращается гражданская экономика в сравнении с тем, какой она могла быть. Минимум человеческого/гражданского потребления. Падают или тормозятся реальные доходы населения.
Когда вы находитесь в марш-броске, это не то же самое, что, улыбаясь, гулять по улице или дремать на пляже.
Мобилизационная экономика может быть устроена в двух вариантах:
а) по административной модели «советского образца».
Как устроена административная модель – см. выше.
Когда она превращается в мобилизационную, то становится гораздо жестче. Все лазейки в частное, свое – закрываются. Резкий рост нормированного распределения, рост налогов, натуральных изъятий, ускорение инфляции, ужесточение права (и без того репрессивного). Острый дефицит рабочей силы (в связи с мобилизацией в армию). В жизнь входят военно-мобилизационные / военно-хозяйственные планы[872];
б) по «рыночной модели» (в России – 1914–1917 гг., Первая мировая война, другие страны – Первая и Вторая мировые войны).
«Рыночная модель» мобилизационной экономики
В ней сохранены частная собственность и рынки.
Вместе с тем:
1. Гораздо больше ресурсов – материальных, человеческих, денежных – напрямую распределяется государством (своего рода Госплан, Госснаб или их кусочки).
2. Рост доли государственной собственности в сравнении с частной.
3. Крайние дефициты ресурсов (стремительный рост военного спроса, потери территорий с ресурсами, транспортной сети, перегрузки, пустые продуктовые ниши).
4. Рационирование ресурсов, доведенное до крайней точки. Все больше нормированного распределения продовольствия и других минимально необходимых средств жизни для населения.
