И пусть облака разверзнутся дождем,
Когда Мудрейший распахнет окно.
Окно открывается, и слышится удар грома, возвещающий дождь им.
В то время когда боги пировали в доме Ваала-охранителя, этот грозный бог совершает объезд всей страны, утверждая свое господство в «восьмидесяти и восьми городах и еще в девяти и девяноста».
В мифе изображены сотрясающиеся горы и земля, колеблющаяся от звуков его голоса. Услышав раскаты грома, враги спасаются в самых дальних уголках лесов и гор. Ваал надеется, что он может победить своего жестокого врага Мота – воплощение разрушительной силы засухи и бесплодия. В следующем отрывке говорится о том, как Ваал поддерживает рост растений. Описание отражает напряженное ожидание земледельца, вынужденного постоянно находиться под угрозой неурожая:
Вернувшись домой, Ваал спросил:
«Сможет ли еще кто ни нибудь,
Смертный или бессмертный,
Властвовать на земле?
Я действительно пошлю вестника богу Моту,
Вестника от героя, любимца Эля,
Чтобы он добрался до Мота в его могиле,
Чтобы он замкнул его гробницу.
Только я и никто другой буду править миром,
Повелевать богами и людьми
Во всех концах земли».
Затем Ваал направляет в подземное царство двух вестников «вина и поля» с дерзким посланием Моту:
И затем повернулся лицом
К горе trgzz,
К горе trmg,
К двум горам, что поднимаются над землей.
Обхватил гору руками,
Поднял гору в своих ладонях
И опустился в нижний мир
К тем, кто отправился в подземный мир.
И тогда вновь повернулся
К своему разрушенному городу.
Разрушенному трону, где он сидел,
Оставшегося ему от нашествия
Всей мерзости нижнего мира…
Из-за плохого состояния текста невозможно точно воспроизвести действия бога. Он проследовал в подземный мир, где, перевоплотившись в быка, оплодотворил корову. Возможно, здесь отражен какой-то ритуал, в котором молодой бычок символизировал Ваала и как бы подтверждал его силу в то время, когда стояла летняя жара. Текст завершается объявлением о смерти Ваала и описанием его оплакивания Элем.
Богиня Анат, сестра Ваала, искала его в горах и долинах. Вероятно, здесь представлен зимний обряд культа плодородия, аналогичный египетскому мифу о поисках Изидой мертвого Осириса, месопотамскому сюжету об Иштар и Таммузе, греческих сюжетах о Деметре и Персефоне, Афродите и Адонисе. Возможно с этим сюжетом связан и ветхозаветный рассказ об оплакивании «девственницами Израилевыми» дочери Иеффая (Суд., 11: 40).
Найдя тело Ваала, Анат хоронит его с помощью богини Солнца, сопровождая ритуал подношениями и плачами, в которых звучит скорбь по умершему богу. Представление о погребальных обычаях ханаанцев, отразившихся в упомянутом ритуале, посвященном умершему богу, дает эпизод из Второзакония (Втор., 26: 14), где израильские крестьяне, выплачивая свою десятину, говорят, что они платят умершему богу.
После того как бог утренней звезды Атхар не смог заменить Ваала на его троне, богиня Анат отправляется в Нижний мир к Моту, чтобы добиться возвращения Ваала:
Она схватила Мота, сына Эля,
Ножом убила его,
Лопатой измельчила его,
Сожгла его на огне,
Останки размолола жерновами,
Разбросала их по полю,
Там его съели дикие звери,
Крошки доели птицы,
Последние останки выбелило солнце.
Перед нами яркое символическое описание процесса сбора урожая. После обязательных подношений богам собранное зерно переставало считаться священным, и его начинали использовать обычным образом (сравним с обычаем поднесения Господу первых плодов, описанным в ветхозаветной книге Левит (Лев., 2: 14).
Можно заметить, как немотивированно Анат просит у Мота вернуть Ваала, после того как в тексте уже встретилось описание его смерти и погребения. Существует мнение, что, несмотря на то что миф развивался как эпическая по форме и стилю поэма, первоначально его не рассматривали как художественное произведение, ставя во главу практическое назначение текста. Впрочем, строгой логической точности не следует ожидать. В дальнейшем описании воскресение Ваала связано с картиной ежегодного оживления природы:
По воле Эля единого, могущественного, милосердного,
По воле Создателя всего сущего
Из небес лилось масло,
Реки наполнились медом [9]
Эля милостивого, милосердного во славу.
Он устраивается на скамеечке для ног,
Открывает рот и смеется,
Он возвышает голос и кричит:
«Я сяду и возрадуюсь,
И душа вернется в грудь мою,
Поскольку Ваал могучий жив,
Поскольку есть на земле Владыка!».
Ежегодно воскресающий Ваал противостоит своему смертельному врагу Моту в решающей битве, «происходящей на седьмом году». Это может быть просто эпической формулой для обозначения неопределенного времени. С другой стороны, это отражает особенность местного земледельческого культа, в котором просматриваются черты цикличности.
Известно, что в Древнем Израиле седьмой год имел особое значение, поскольку с такой периодичностью пахотные земли оставляли под парами (Исх., 23: 10; Лев., 25: 3–7). В результате в большинстве земледельческих культур Ближнего Востока считалось, что каждые семь лет обязательно должна случаться засуха или неурожай. Если в течение шести лет все было благополучно, то на седьмой год обязательно ожидали засуху, во время которой не засевали и земли, стоявшие под парами, чтобы не допустить их истощения в следующий период.
Ханаанцы объясняли причину засухи тем, что каждые семь лет боги сходились в решающей схватке, описанной в мифе о Ваале:
Они стояли, испепеляя друг друга взглядами,
Два равно могучих исполина,
Они схватились, как дикие быки;
Два равно могучих исполина,
Они кусали друг друга, как змеи,
Два равно могучих исполина,
Они били друг друга, как жеребцы,
Мот внизу, Ваал над ним.
Ханаанцы зависели от природы точно так же, как и другие земледельческие народы Ближнего Востока. Они систематически устраивали празднества в честь Ваала и веселились на шумных пирах, получая эмоциональную разрядку от напряженного ожидания.
Вспомним, что именно из греческих земледельческих праздников берет свое начало драма. В Ханаане миф не получил столь высокого развития, но в ритуалах культа плодородия вполне различимы зачатки драмы. В процитированном выше мифе о Ваале есть уничижительная характеристика бога утренней звезды Атхара, содержащая явные элементы иронии: его голова не доходила до полога его трона, его ноги свешивались со стула, так что они не касались подножия.
