– Закуривай, Синицын!
– Я не курю, вы же знаете.
– Ах да, ты же у нас спортсмен! В камере как, все нормально? Никто тебя не обижает?
– Нет, все в порядке.
– Хотя кто тебя обидит – ты же у нас каратист известный… Ну что, Синицын, как ты на мое предложение смотришь – не передумал?
– Нет, не передумал. Почему меня следователь не допрашивает?
– А чего тебя допрашивать? Ты же показания свои менять не будешь. Сейчас собираем дополнительный материал, ищем свидетелей, чтобы подкрепить все обвинения. Жалко тебя, конечно, – опять тебе на зону идти… Да ладно, хочешь – сиди. Вот тут со мной один товарищ пришел, из компетентных органов, с тобой поговорить хочет. Отнесись к его беседе с пониманием, я очень тебя прошу. Это в твоих интересах. Ладно, не буду вам мешать. Да, когда закончите беседу, – обратился он к своему спутнику, – нажмите вот на эту кнопку, – он показал кнопку вызова.
Угрюмов вышел. Оперативник, стоявший у стены, молча сел на стул, который только что занимал Угрюмов, достал пачку «Мальборо», фирменную зажигалку, закурил и внимательно взглянул на Синицына.
– Как вы понимаете, я – из смежной организации. Хочу с вами поговорить о перспективах вашей жизни. А они весьма невеселые.
– Позвольте узнать ваши фамилию и должность?
– Зовут меня Игорь Александрович Рыжиков, я подполковник…
– КГБ? – поинтересовался Алексей.
– Это вам знать не обязательно. Скажу одно – я из той организации, которая может существенно повлиять на вашу дальнейшую судьбу и у которой очень широкие возможности. Поэтому давайте вернемся к вашей личности. Мы давно наблюдаем за вами и уже собрали определенную информацию, коей можем поделиться с вашим следователем. Я думаю, если мы подкинем ему информацию о вашей причастности к убийствам Шила, Гвоздя и Лобзика, то срок вашего пребывания в местах лишения свободы, наверное, будет увеличен. Кроме того, можно подобрать хорошую колонию с беспредельными порядками… Так что лет двенадцать, если, конечно, столько проживете, жизнь вам медом не покажется. Но у вас есть альтернатива.
– На своих, что ли, «настучать»? – спросил Алексей.
– Нет. Мы не такие тупые работники, как… – Рыжиков показал на потолок, давая понять, что там находится микрофон, который все записывает. – Дело не в этом. Вы нам интересны с точки зрения перспективы. Мы вас отпускаем, дело прекращаем, даем вам алиби для ваших коллег, и – работайте, живите дальше. Более того, если вы даже совершите какое-либо преступление – кроме, конечно, убийства, – то мы возьмем вас под свою защиту.
– Одним словом, вы меня вербуете.
– Приглашаем к сотрудничеству, лучше так сказать…
– Интересное предложение! – улыбнулся Алексей.
– Кстати, на подобную работу мы не всех приглашаем. Вообще, среди авторитетов и воров в законе есть немало лиц, которые нам давно помогают. Многие готовы сотрудничать с нами, но мы берем не всех. Так что, как решим?
– Нет уж, я лучше пойду по всем этапам, но работать с вами не буду, – ответил Алексей.
– Зря вы так, Синицын, – сказал Рыжиков. – Мы – достаточно серьезная организация и шутить не любим. А если вам это неизвестно, то в ближайшее время, после перевода вас в следственный изолятор в Бутырку или Матросскую Тишину, вы убедитесь в наших возможностях. Мы вас можем в пресс-хату направить… Знаете, что это такое?
– Слышал, – отозвался Алексей.
– Или провокацию – так называемую «подляночку» – устроить, так что блатные вас не примут, а поставят на вас «минус» – пустим слух, что вы наш стукачок. Да что вам рассказывать – вы человек бывалый, знаете все возможности…
Действительно, Алексей знал все возможности ментов, особенно в местах лишения свободы и в изоляторах. Представлял себе и возможности гэбэшников.
– Можно спросить?
– Спрашивайте, – разрешил Рыжиков.
– У меня единственный вопрос – где Розенфельд и водитель? Они здесь находятся, рядом со мной?
Рыжиков сделал небольшую паузу, как бы размышляя, отвечать на вопрос или промолчать.
– Розенфельд в следственном изоляторе, а водителя здесь нет.
После такого ответа у Алексея возникло подозрение – неужели водитель был «подставой»? Может, он был сексотом и специально подложил оружие? А может, убежал?
Вернувшись в камеру, Алексей продолжал думать о том, каким образом мог исчезнуть водитель, если они втроем были задержаны. Выходит, он все же был внедренным агентом? Весь вечер у Алексея перед глазами стоял водитель. Ему уже стало казаться, что он здесь, в камере, – смотрит на него и смеется: ну что, мол, субчики, попались? Я вас сдал с потрохами! Сроки получите большие!
Но странно было и другое. Если менты еще в отделении милиции говорили, будто Розенфельд стал давать показания на Алексея, то получается неувязка – почему они не выпустили Григория? Почему он до сих пор в следственном изоляторе? Значит, Розенфельд никаких показаний не дает, а Алексея просто берут «на пушку».
Ближе к ночи в камеру вошел тот самый сержант, что сопровождал Алексея, и, осмотревшись, сказал:
– Одного человека на уборку лестницы! Желающие есть?
В камере стояла полная тишина. Тогда сержант ткнул пальцем в Алексея:
– Пойдешь ты.
Алексей молча встал и вышел с сержантом в коридор. Они миновали несколько отсеков и вошли в небольшую комнату типа караулки, где было сильно накурено. Вероятно, это была комната дежурных по этажу.
– Садись, Синицын, – сказал сержант. – Чайку не желаешь?
– Так вы вроде бы меня на уборку вызвали…
– А ты что, очень хочешь лестницу вымыть? За тебя ее уже бомжи моют, не переживай.
– Какие бомжи?
– Да мы их с вокзалов каждый вечер привозим, специально для уборки изолятора. А я тебя так, побазарить позвал.
– А что за базар?
– Ты просил меня узнать насчет твоего подельника, Розенфельда… Его в Бутырку отправили.
– А вот еще водитель у нас был…
– Нет, больше ничего не знаю, – оборвал Алексея сержант. – Розенфельда сегодня отправили.
– А какие он показания давал?
– Не знаю, все держится в секрете. С ним очень плотно работают муровские оперативники и этот, что с тобой разговаривал… Знаю одно, они постоянно приносят и показывают ему какие-то бумаги. Он бизнесмен, что ли?
– Бизнесмен, – подтвердил Алексей. – Спасибо тебе, сержант, за информацию.
– Да ладно, чего там… – отмахнулся сержант. – Поговаривают, ты каратист?
– Да.
– Я ведь тоже карате занимался…
– Родственные души, значит? – улыбнулся Алексей.
– Считай, да, – засмеялся сержант.
– А как там, в Бутырке-то?
– Так ты вроде раньше уже был в изоляторе, – удивился сержант. – Я твое дело читал.
Тюремное дело отличается от уголовного дела тем, что в нем полностью отсутствуют доказательная база, свидетельские показания. Оно очень тоненькое – пяток страничек от силы – и содержит немного информации, главным образом о перемещении заключенного в пределах тюрьмы и о переводах в другие места заключения. Доступ к тюремным делам имеют практически все служащие ИВС, в том числе и вертухаи, к которым относился сержант.
– Я сидел не в Бутырке, а в Лефортове.
– Лефортово – это привилегированное место, почти как санаторий! Бутырка-то похуже будет… Ладно, не тушуйся. Главное – с самого начала себя правильно поставь с блатными и держись какой-то семьи. Тогда не пропадешь.
На следующий день после завтрака уже другой вертухай открыл окошко в камере и крикнул:
– Синицын, с вещами, на выход!
Алексей быстро вышел в коридор. Там вдоль стены уже стояли три подследственных, их, как и его, переводили в другое место. Четыре конвоира надели своим подопечным наручники. Последовала команда:
– По одному, проходи вперед!
Их вывели во двор, огороженный высоким забором. Там уже стоял автозак – машина для перевозки заключенных, которую народ окрестил «черным воронком» или «вороном». Старшина по списку начал выкрикивать фамилии, и подследственные стали подниматься по лесенке в фургон, по виду напоминавший хлебный. Внутри был специальный отсек для заключенных, а остальное пространство занимала охрана. Дверь с лязгом захлопнулась за Алексеем, который поднимался последним. Машина, урча двигателем, выехала за ворота.
