Сквозняки на душе, холода.
Речкой вымерзла наша любовь,
Но под толщей холодного синего льда
Жизнь пульсирует все же и вновь,
Расстояния все сократив,
И в былое всего унося,
Память сердца занозой засела в груди,
Не дает мне покоя и сна.
Что ей хрупкие талые льды
И условностей пестрая нить,
Ведь она все изгибы, изломы судьбы
Отпечатками сердца хранит.
А по ним так легко опознать
И представить на память суду.
Где же алиби взять и что можно сказать
В оправданье себе самому?
Можно в горы и к морю махнуть,
От врагов и долгов убежать,
Только память свою мне нельзя обмануть,
Ей, как солнцу, нельзя возражать.
Очень трудно бывает, когда
Сам не знаешь — куда б себя деть.
Вот опять на душе сквозняки, холода,
Лучше в прошлое мне не смотреть.
Но от тени своей не уйти
Никуда, ни за что, никогда!
Где б я ни был, со мной неразлучна в пути
Память сердца, как хлеб и вода.
Не виню, не браню никого,
Что по тонкому, хрупкому льду,
Словно зек по тайге, от себя самого
Убегаю все глубже в тайгу.
Остается в надежде весна,
Как реформа душевной зимы.
А пока на душе только вьюга одна,
Холода на душе, сквозняки.
Вот так всегда у русского Ивана:
Наутро пусть не будет ни гроша,
Но если он дорвался до стакана —
Поет и стонет русская душа!
А после боль в висках и в пояснице,
И странный сон про шляпки от гвоздей…
И в самый раз бы щас опохмелиться,
Но как назло ни денег, ни друзей.
Обидно, что ж, довольствуюся квасом
И, силясь вспомнить кто меня побил,
Спросил жену неимоверным басом:
«Во сколь пришел и сколько я пропил?
Откуда эти странные ботинки
И клок волос от девичей косы?
Где козырек от новой восьмиклинки
И, что ль, в ломбард заложил я трусы?»
В мольбах жены ни юмора, ни смеха…
И, слава Богу — Он их не слыхал,
А то б давно трамвай по мне проехал
Или башку расплющил самосвал.
«Ты, — говорит, — скотина, на соседей
Ружье искал, зубами им скрипел,
Потом при всех на детском лисапеде
Катался голый, „Марсельезу“ пел.»
Да как же так сумел я умудриться?
Жена, прости! Поверить не могу!
Но что ли впрямь на улице — плюс тридцать?
А я домой приперся весь в снегу…
Ну и дела… Шатаются три зуба,
Видать, боксеру душу излагал.
Теперь, гуляй себе в часы досуга —
За ухом нос и светится фингал.
Вот так всегда! Никак не удается
Установить пропорцию и — ша!
И потому сперва душа смеется
(Ох, хохочет!),
А после стонет русская душа!
Я не Ермак, но мыслию объятый,
Сижу на тихом бреге Иртыша.
Зачем душа мне эта — непонятно,
Коль за душою нету ни шиша.
Зачем душа мне эта — непонятно,
Коль за душою нету ни гроша.
Сейчас прогресс коснулся всего и, мне даже кажется, в том числе чувств человеческих…
