Нет, что бы мне не говорили
Все мысли мудрые мои,
Что надо поклоняться Силе,
Чтоб с нею слиться в бытии, —
Нет, что бы мне не утверждали,
Что будут счастливы все те,
Которые живя страдали
И задохнулись в пустоте, —
Я не могу принять мучений
Немых, как ангелы, детей.
И вижу я, что темен Гений
Земных убийственных сетей.
О, Господи, я принимаю
Все, что из пыток дашь Ты мне.
Чтобы найти дорогу к Раю,
Готов гореть века в огне.
Но я не в силах видеть муки
Ребенка с гаснущим лицом,
Глядеть, как он сжимает руки
Пред наступающим концом.
Глядеть, как в этом кротком взоре
Непобедимо нежных глаз
Встает сознательность, и, в споре
Со смертью, детский свет погас.
Глядеть, как бьется без исхода
В нем безглагольная борьба!
Нет, лучше, если б вся Природа
Замкнулась в черные гроба!
Но лишь не он, в ком все так тонко,
Кто весь был обращен к лучу.
Нет, пытки моего ребенка
Я не хочу, я не хочу!
И вдруг мне послышался Голос,
Откуда-то с неба ответ
На то, что так больно боролось,
В душе выжигая свой след.
«Будь равен со слабым и сильным,
И к каждому мыслью спеши.
Не медли в томленьи могильном,
Но слушай напевы души.
Весь мир есть великая тайна,
Во мраке скрывается клад.
Что было, прошло не случайно,
Все счастье вернется назад.
Но, если дорога есть к Раю,
Кто скажет, быть может, и Я
Безмерно, бездонно страдаю
В немой глубине бытия.
Кто был тот безумный и пленный,
Обманно сказавший тебе,
Что я улыбаюсь, блаженный,
Когда вы томитесь в борьбе?
Зачем восхожденье, ступени?
Поймет эту тайну лишь тот,
Кто всю беспредельность мучений
В горячее сердце вольет.
Но в темных равнинах страданья,
Принявши крещенье огнем,
Придем мы к Бессмертью Мечтанья,
Где будем с негаснущим днем.
Ты плачешь у детской постели,
Где бледный ребенок застыл.
Но очи его заблестели
Высоко над мглою могил.
Последнего атома круга
Еще не хватало – но вот,
По зелени пышного луга
Он к братьям небесным идет.
Там ярко цветут златооки,
Он должен увидеть их был.
Он сам в полуясном намеке
Улыбкой о них говорил.
И мысль твоя скорбью одета,
Но ты полюбил – и любим: —
Дорога незримого света
Теперь меж тобою и им.
Смотри, Я его облекаю
В сиянье Своей красоты.
С тобою Я слезы роняю,
Но Я зажигаю – цветы».
В конце концов я твердо знаю,
Кто мы, что мы, где я, в чем я.
Всю неразрывность принимаю,
И вся Вселенная – моя.
Я знаю все ее стихии,
Я слышал все ее слова.
И здесь являясь не впервые,
Моя душа опять жива
Из тех планет, что были стары,
Я много новых создаю.
Неумирающие чары
И возрождение пою.
Металлов мертвенные слитки
Бросаю в нестерпимый жар,
И – в первозданьи, и – в избытке,
И свеж, и юн – кто был так стар.
Я знаю все. Но есть забвенье
И страшно-сладко мне забыть,
И слушать пенье, видеть звенья,
И ненавидеть, и любить.
Моя заманчивая доля —
Быть вольным даже и в цепях
О, да, я воля, воля, воля,
Я жизнь, я смерть, я страсть, я страх.
Мое певучее витийство —
Не только блеск созвучных сил.
Раз захочу, свершу убийство,
Быть может, я уж и убил.
Но в должный миг припоминанье
Пронзит внезапно темноту
И приведет меня скитанье
К весеннеликому Христу.
К Тому, который не страдает,
Страдая вольно за других,
Но бесконечно созидает
Из темных душ блестящий стих.
Он убедителен и кроток,
Он упоительно-жесток,
И Он – в перебираньи четок,
Но больше в пеньи звонких строк.
Всечуткий, многоликий, цельный —
Встречает с ясностью лица
Всех тех, кто в жажде беспредельной
Во всем доходит до конца.
Кто говорит, что Он – распятый?
О, нет, неправда, он не труп,
Он юный, сильный, и богатый,
С улыбкой нежной свежих губ.
Он так красив, так мудр, спокоен,
Держа все громы в глубине.
Он притягателен и строен,
И вечно нас ведет к Весне.
Он смотрит, как резвятся дети,
Как мчится молний череда,
Не двадцать маленьких столетий,
А сердце говорит – всегда.
И был ли Он сейчас в хитоне,
И был ли в панцыре как – знать!
Но только в самом страшном стоне
Сокрыта звездная печать.
Земле, что ярче изумруда,
Сказал Он, что ей суждено —
Нам первое являя чудо,
Он воду превратил в вино
И, весь – бездонное значенье,
Зиме уготовляя Май,
Разбойника за миг мученья
Он взял с собою в вечный Рай.
И там, где звезд живые реки,
Звеня, не точат берега, —
Внемлите слову, человеки, —
Он примет худшего врага.
У Человека больше сходства
С Христом, чем с Дьяволом, и он,
Впадая в низкое уродство,
Лишь на мгновенье ослеплен.
Впадая в ярость возмущенья,
В великий Сатанинский Сон,
Желая ужаса и мщенья,
Лишь на мгновенье ослеплен,
В гореньи властного пожара
Себе лишь нанося урон,
Впадая в марево Кошмара,
Лишь на мгновенье ослеплен.
И это краткое мгновенье
Продлится миллионы лет,
Но в яркий праздник Воскресенья
Весь мрак войдет в безмерный Свет!
