Подписи к серии гравюр “Семь смертных грехов”
Я – тот, кто в ослепленье злобном
Вознесся над себе подобным,
Забыв, что создал нашу плоть
И дал нам жизнь один Господь,
И что, господствуя над ближним,
Я есмь лишь прах перед Всевышним, –
Но на свою, увы, беду
Пойму я это лишь в аду.
Я презирал любое дело,
Расслабил и разнежил тело,
Я образ Господа-Творца
В себе унизил до конца
И, пребывая вечно праздным,
Доступен был любым соблазнам,
Был лишним грузом на Земле,
А буду – варевом в котле.
Я был рабом своей утробы
И ничего помимо злобы
К голодным ближним не питал,
А лишь свое нутро питал.
Я от всего наследства предков
Оставил только горсть объедков,
И сало из моих телес
Теперь вытапливает бес.
Пытаясь приравняться Богу
И ближних осуждая строго,
Я беспощадно их карал
И тем завет любви попрал.
Я, не вникая в оправданья,
Всем ближним нес одни страданья,
Зато и Бог не внемлет мне,
Когда теперь воплю в огне.
Когда просил собрат мой бедный,
Жалел я даже крейцер медный;
Он умер – я его вдову
Ограбил, чтоб содрать лихву;
Я разорил его детишек
Для пополнения кубышек,
Но деньги не спасут меня
Из пасти адского огня.
Я истекал зловредным ядом,
Коль чье-то счастье видел рядом;
Коварен, словно крокодил,
Я ближним исподволь вредил,
Искусен в сплетне и подлоге,
Рыл ямы на чужой дороге,
Но этих ям страшней стократ
Разверстый предо мною ад.
До дряхлой старости в охотку
Я тешил плотскую чесотку,
Скучал я около жены,
Лишь девки были мне нужны.
Долбил я девок, словно дятел,
И всё добро на них растратил,
А днесь мой многогрешный уд
В аду на противень кладут.
По одному грехи не ходят,
А тьму других с собой приводят,
Кто впал в один какой-то грех,
Тот не избегнет прочих всех.
Запятнан всей земною скверной,
Он рухнет в адский пламень серный,
На скорбь и муки обречен
До окончания времен.
Мари в рождественскую ночь
Недаром спит счастливым сном:
Мешок подарков ей принес
И положил под елку гном.
Затем к кроватке подошел
И, хоть мешала борода,
Мари он в лоб поцеловал
И канул в темень без следа.
Во сне, а может, наяву,
Но видит явственно Мари:
Выходит войско из мешка –
Стрелки, гусары, пушкари.
Рать конвоирует обоз –
Подарки госпоже своей,
Где много кукол – важных дам,
Смешных зверюшек и сластей.
Вождя всей рати как щипцы
Веселый столяр собирал:
Орехи должен был колоть
Зубами бравый генерал.
Нарисовал на нем маляр
Глаза, и зубы, и мундир –
Чтоб грызть орехи для Мари,
Был создан бравый командир.
И вот он скачет на коне,
Не деревянный, а живой,
Чтоб выстроить перед Мари
Весь свой отряд сторожевой.
Он, может, чересчур зубаст,
Но всё же чудо как хорош,
Он шпагой салютует так,
Что просто глаз не оторвешь.
“Щелкунчик” – так его Мари
Решила сразу же назвать.
Перед кроваткою Мари
Торжественно застыла рать.
Все на щелкунчика глядят:
Едва он шпагою взмахнул –
Оркестр гремит веселый марш,
Войска берут на караул.
Но марш вдруг переходит в вальс –
К веселью праздничному зов;
Рассыпались ряды солдат
И дамы спрыгнули с возов.
И вот уже танцуют все,
И на балу среди гостей
Щелкунчик, подойдя к Мари,
Протягивает руку ей.
И в танце кружится Мари,
И этот танец – как полет;
Он – как волшебная река,
Где пара юная плывет.
Так ловок кавалер Мари,
И все вокруг глядят на них,
И сердце говорит Мари,
Что рядом с ней – ее жених.
Вдруг жуткий скрежет прозвучал
За шкафом, в сумрачном углу.
Все прекратили танцевать
И вглядываются во мглу.
И вот в зловещей тишине
Выходит медленно на свет
Диковинное существо,
Которого ужасней нет.
Как будто мышь – но и не мышь,
Размером с доброго кота;
В ее повозку впряжены
Четыре вороных крота;
Три головы ее растут
Из трех мохнатых серых шей
И визг противный издают,
Невыносимый для ушей:
“Подарки все подать сюда,
А сами убирайтесь прочь!
Лишь я, Мышильда, здесь царю,
Как только наступает ночь”.
Короны съехали с голов –
Так злая мышь разъярена,
И с желтых сдвоенных резцов
Бежит зловонная слюна.
Всех обуял внезапный страх,
Когда из щелочки любой
Полезли тысячи мышей,
И лишь Щелкунчик принял бой.
Почти с утюг величиной
Мышилища-богатыри
Свирепо ринулись вперед,
Чтоб в подпол утащить Мари.
Щелкунчик шпагу обнажил
И хладнокровно – раз-два-три –
Двух-трех нахалов уложил
И отстоял свою Мари.
Но всё плотней ряды мышей,
Подходят новые бойцы,
В Щелкунчика со всех сторон
Уже впиваются резцы.
Вот из слабеющей руки
Коварно выбили клинок;
Щелкунчик в скопище врагов
Изнемогает, одинок;
Упал – и все вокруг Мари
Тотчас пустились наутек.
Но подбоченилась Мари,
Отважно встав лицом к врагу.
“Пускай все трусят, пусть бегут –
Я никуда не побегу.
Я не боюсь тебя ничуть,
Мышильда глупая, – смотри!” –
И показала язычок
Треглавой гадине Мари.
Та вся от злобы затряслась,
Полезла пена из пастей.
Три головы наперебой
Кричат на рядовых мышей:
“Казнить девчонку, дурачье,
За оскорбление властей!”
Однако тем не удалось
Злодейский выполнить приказ:
Сперва Щелкунчик спас Мари,
А гнев Мари всех прочих спас.
Увидев, что тверда Мари,
И устыдившись перед ней,
Спешит гусарский эскадрон
Обратно развернуть коней.
Пусть надвигается орда
Мышей, мышилищ и мышат,
Но страх забыли пушкари
И вновь к орудиям спешат.
За ними батальон стрелков
Остановился на бегу
И сделал поворот кругом,
И смело встал лицом к врагу.
И сеча началась во сне –
Страшнее настоящих сеч!
Гремели пушки, и мышей
Валила пшенная картечь.
Горохом вышибали дух
Из серых хищников стрелки,
Гусары мчались, и врагов
Полосовали их клинки.
Рассыпались ряды мышат,
Да и мышей не удержать,
Мышилища-богатыри –
И те ударились бежать.
Мышильду верные кроты,
Пустившись вскачь, едва спасли:
В нору вломившись впопыхах,
Ей голову одну снесли.
Мари проснулась поутру
И видит, что по всем углам
Подарки кто-то разбросал,
Как будто это просто хлам.
Пустой прогрызенный мешок,
Куда ни глянь – объедки сплошь…
Бандитов, видно, лишь рассвет
Заставил прекратить грабеж.
Лежит Щелкунчик на ковре,
Героя к жизни не вернуть:
Ему мышиные резцы
Безжалостно прогрызли грудь.
И как Мари не зарыдать,
Взглянув на столь ужасный вид:
Ее галантный кавалер
Мышами подлыми убит!
Бывает жизненный закон
Понятен и для малышей:
В счастливом доме есть всегда
Под полом выводок мышей.
И потому так непрочны
Любовь, и счастье, и уют –
Ведь мрачным серым существам
Они покоя не дают.
И все же не грусти, Мари,
И понапрасну слез не лей –
Кусочек дерева возьми,
Бумагу, ножницы и клей.
Ты другу вылечить должна
Его израненную грудь,
А после – спрячь его в шкафу,
На много лет его забудь.
Но знай, что через много лет
Свою Мари отыщет он.
Мы можем многое забыть –
Не забывается лишь сон.
Героя своего в толпе
В ином обличье увидав,
Ты вздрогнешь и поймешь, Мари,
Что старый сказочник был прав.
К тебе героя давних снов
Вела волшебная стезя.
Он не красавец, может быть,
Но не любить его нельзя.
Каким бы он теперь ни стал –
Его ты вспомнишь без труда,
А он еще с тех давних пор
Тебя запомнил навсегда.
