Мы долго и тщетно старались
Вместить этот ужас в уме:
Япончик, невинный страдалец,
Томится в заморской тюрьме!
К чужим достижениям зависть
Америку вечно томит:
Он схвачен, как мелкий мерзавец,
Как самый обычный бандит.
Царапался он, и кусался,
И в ярости ветры пускал,
Но недруг сильней оказался,
И схватку герой проиграл.
В застенке, прикованный к полу,
Он ждет лишь конца своего.
Свирепый, до пояса голый,
Сам Клинтон пытает его.
Неверными бликами факел
Подвал освещает сырой,
И снова бормочет: “Ай фак ю”,
Теряя сознанье, герой.
Старуха вокруг суетится
По имени Олбрайт Мадлен –
Несет раскаленные спицы,
Тиски для дробленья колен…
Не бойся, Япончик! Бродяги
Тебя непременно спасут.
Мы знаем: в далекой Гааге
Всемирный находится суд.
Прикрикнет на злую старуху
Юристов всемирный сходняк.
Да, Клинтон – мучитель по духу,
Старуха же – просто маньяк.
На страшные смотрит орудья
С улыбкой развратной она.
Вмешайтесь, товарищи судьи,
Ведь чаша терпенья полна.
Пора с этим мифом покончить –
Что схвачен обычный “крутой”.
На самом-то деле Япончик
Известен своей добротой.
Горюют братки боевые,
Что славный тот день не воспет –
Когда перевел он впервые
Слепца через шумный проспект.
Всё небо дрожало от рева,
Железное злилось зверье.
В тот миг положенье слепого
Япончик постиг как свое.
“Не делать добро вполнакала” –
Япончика суть такова.
С тех пор постоянно искала
Слепых по столице братва.
И не было места в столице,
Где мог бы укрыться слепой.
Слепых находили в больнице,
В метро, в лесопарке, в пивной.
Их всех номерами снабжали,
Давали работу и хлеб.
Япончика все обожали,
Кто был хоть немножечко слеп.
Достигли большого прогресса
Слепые с вождем во главе.
Слепой за рулем “мерседеса”
Сегодня не редкость в Москве.
Слепые теперь возглавляют
Немало больших ООО
И щедро юристам башляют,
Спасая вождя своего.
Смотрите, товарищи судьи,
Всемирной Фемиды жрецы:
Вот эти достойные люди,
Вот честные эти слепцы.
В темнице, как им сообщают,
Томится Япончик родной,
Но смело слепые вращают
Штурвал управленья страной.
Страна филантропа не бросит,
Сумеет его защитить.
Она по-хорошему просит
Юристов по правде судить,
Оставить другие занятья,
Отвлечься от будничных дел.
Стране воспрещают понятья
Так долго терпеть беспредел.
Мне сказал собутыльник Михалыч:
“Ты, , недобрый поэт.
Прочитаешь стихи твои на ночь –
И в бессоннице встретишь рассвет.
От кошмарных твоих веселушек
У народа мозги набекрень.
Ты воспел тараканов, лягушек,
Древоточцев и прочую хрень.
Ты воспел забулдыг и маньяков,
Всевозможных двуногих скотов,
А герой твой всегда одинаков –
Он на всякую мерзость готов.
Ты зарвался, звериные морды
Всем героям злорадно лепя.
“Человек” – это слово не гордо,
А погано звучит у тебя”.
Монолог этот кончился пылкий
На разгоне и как бы в прыжке,
Ибо я опустевшей бутылкой
Дал Михалычу вдруг по башке.
Посмотрел на затихшее тело
И сказал ему строго: “Пойми,
Потасовки – последнее дело,
Мы должны оставаться людьми.
Но не плачься потом перед всеми,
Что расправы ты, дескать, не ждал:
Разбивать твое плоское темя
Много раз ты меня вынуждал.
И поскольку в башке твоей пусто,
Как у всех некультурных людей,
Лишь насильем спасется искусство
От твоих благородных идей”.
Что, Михалыч, примолк? Не молчи, не грусти,
Голова заболела – прими коньячку.
Прошлый раз не сдержался я, ты уж прости,
Проломив тебе снова бутылкой башку.
Будем пить мировую с тобою теперь.
Запретили врачи? Ну а что мне врачи?
Если брезгуешь мною, то вот тебе дверь,
Ну а если согласен, то сядь и молчи.
Голова заживет, голова – пустяки.
А о нервах моих ты подумал, старик?
Если мне объясняют, как делать стихи,
То меня подмывает сорваться на крик.
А где крик, там и драка, и вот результат:
Вновь бутылкой по черепу ты получил.
Ну, не дуйся, признайся, ты сам виноват,
Быков – тот вообще бы тебя замочил.
Я, Михалыч, творец, и когда я творю,
То не надобен мне никакой доброхот.
Ты молчи – я конкретно тебе говорю:
Все советы засунь себе в задний проход.
Я творец. Уникально мое естество.
Ты при мне от почтения должен дрожать.
Пей коньяк, горемычное ты существо,
Пей, кому говорю, и не смей возражать.
Если не был бы ты некультурным скотом
И чуть-чуть дорожил своей глупой башкой,
То не злил бы поэта и помнил о том,
Что бутылка всегда у него под рукой.
