Быстро портится туша на южной жаре -
Раздуваясь, живот заурчал, заблажил.
Облепили покойника сотни клопов -
Продовольственным складом им труп послужил.
Липкий, мыльный над берегом запах повис
И случайных прохожих нещадно душил.
Так смердело, что самый матерый турист
Там метание харча немедля вершил.
Объясняли туристы стоявшую вонь
Тем, что голову там дельфиненок сложил.
"Да, такое бывает",- кивал головой
Постоянно нетрезвый один старожил.
Обманулся, увы, отдыхающий наш -
Разыскать его тело никто не спешил.
Все сочли, что он просто был вызван в Москву
Той компьютерной фирмой, в которой служил.
Совершенно забыла подруга о нем
И весь мир на него как бы хрен положил.
К сожалению, наш неразумный герой
Слишком сильно любовью своей дорожил.
А когда бы он трезво смотрел на нее -
Посмеялся бы просто и жил бы как жил.
Юля, знай, что последние несколько лет
Постоянно мне видится твой силуэт -
Ты, как юная фея, по небу летишь,
Разливая повсюду ласкающий свет.
Я хотел бы тебе нашептать на ушко:
Это ложь, что поэт забывает легко.
Я увидел тебя - и забыть не могу.
Как ужасно, что ты от меня далеко!
Наподобие солнцем пронизанных лоз
Завитки золотистых пушистых волос.
Где они?! Только вспомню - и плачу опять,
И брожу по квартире, распухший от слез.
"Он все шутит",- ты можешь подумать в ответ,
Но, махая руками, воскликну я:"Нет!" -
Я такими вещами вовек не шутил,
Хоть на свете живу уже тысячу лет.
Было время - дружил с мушкетерами я
И красотку-миледи любили друзья,
Но миледи - уродина рядом с тобой,
А по складу характера - просто змея.
По сравненью с тобою мадам Бонасье
Оценил бы я максимум в десять у.е.
Королеву - и ту ты затмишь без труда,
И ее не спасет дорогое колье.
Я считал, что легко через вечность пройду,
Но, увы, в девяносто девятом году
Я увидел тебя и покой потерял,
И с тех пор я покоя никак не найду.
Сквозь века пролегает поэта тропа,
Но условье одно выдвигает судьба:
Я живу лишь надеждой на встречу с тобой,
А отнимешь надежду - и всё, и труба.
Как приятно в Доме журналиста
Кофе пить и просто выпивать!
В ресторане там светло и чисто,
А в подсобке - мягкая кровать.
Там три куртуазных маньериста,
Нализавшись, любят почивать,
А потом приводят им таксиста,
Сообщают, что пора вставать.
Им же хочется продолжить пьянку;
На худой конец - официантку
Требуют они на полчаса.
Что поделать - им ее приводят.
Через полчаса они выходят,
Мутным взором ресторан обводят,
Силятся пригладить волоса,
А в подсобке чистоту наводит
Плачущая девица-краса.
Мне ведомо, что в Доме журналиста
Есть коридоры вроде катакомб.
Их не найдут вовек криминалисты,
Хоть проявляют чванство и апломб.
Там в кабинетиках капиталисты
Ласкают восхитительных секс-бомб,
И женщины смеются серебристо,
И их зрачки напоминают ромб.
А если закупорит сердце тромб
У пылкого не в меру мазохиста -
Здесь все дела обделывают чисто:
Его несут на шум далеких помп,
Что гонят воду прочь из подземелья,
И голова любителя веселья
Мотается в пути туда-сюда.
Промолвит некто:"Ну, прощай, болезный",-
И заскрежещет ржавый люк железный,
И далеко внизу плеснет вода.
(Это и следующее стихотворения не верстать)
Дом журналиста посещать не надо,
Там все непросто, черт меня возьми,
Там призраки, восставшие из ада,
Уныло бродят, лязгая костьми.
Там не поможет глупая бравада,
Поскольку вечером, часам к восьми,
Полезет, как из лопнувшего зада,
Вся эта мразь глумиться над людьми.
Там в туалете жирный Жданов-Выхин
Душить внезапно начинает сзади -
Палач культуры сталинских времен;
Живой покойник, Юрий Щекочихин,
Покусывает всех, почти не глядя,
Чтоб стали все вампирами, как он;
Но коль в карманы миллион запихан,
Гулять без страха можешь в ихнем стаде,
Ведь нечисть уважает миллион.
