Грезы быстрые, как чайки,
Мчатся в область тайных снов,
Но доносится с лужайки
Стук крокетных молотков.
О, как странно в эти сферы
Жизни звук перенести —
Рифмы, образы, размеры
Разбегаются с пути...
И еще в больном экстазе
Веют призраки вдали,
Но уже из мглы фантазии
Я смотрю на день земли.
Вся жизнь моя – бесформенная греза,
И правды нет в бреду, и смысла нет во сне —
Но пробуждение, как Бледная Угроза,
Приникло медленно ко мне.
Я чувствую сквозь сон, что вот взовьются шторы,
Вот брызнет свет в окно и позовет меня,
И тут же в первый миг пред ярким светом дня
Смущенные поникнут взоры.
Темнеет. Тонкая луна
Стоит на небе сиротливо,
Сквозь раму дачного окна
К нам веет ранняя весна,
А по стеклу трепещет ива.
Зима прошла. И вот мы вновь
Глядим с тобою в те же стекла...
Воспоминаний не готовь!
Былая летняя любовь
Под зимней стужею поблекла.
Все глубже тень... и ты дрожишь,
И мы сидим так близко рядом —
А на душе немая тишь,
И вкруг молчание – и лишь
Вороны каркают над садом.
На самом дне мучительной темницы
Я властелин сознанья и мечты!
И предо мной в тумане темноты
Являются созданья красоты,
Проносятся и образы, и лица.
Я властелин всесильного сознанья,
Весь дивный мир я создаю в себе,
И кто убьет в окованном рабе
Презрение к темнице и судьбе,
Свободу грез, могущество сознанья?
Скрипи, замок, у черного порога,
Звените вы, ручные кандалы.
Со мной мой свет – среди бессменной мглы,
Со мной мечты – свободны и светлы, —
И выше я людей, царей и бога!
Без обоев бревна и тес,
А в окне – все дали вселенной!
Факел жизни мгновенной
Стоит ли вечности грез?
В омраченной глуби столетий,
Точно пятна – смена племен.
Выше! там небосклон
Тонет в божественном свете.
Ореол земного венца
Подчинен дыханию века,
Но мечта человека
Так же, как мир, – без конца.
Я свечку погасил – и прямо под окном
Зеленоватый свет означил арабески,
И тень черемухи легла на занавески,
И проза комнаты сменилась волшебством.
Волшебница-луна, ты льешь лучи напрасно,
Мне некому шептать влюбленные слова,
Для вдохновенных грез моя душа мертва,
Забота царствует над мыслью полновластно.
Но бледная луна не слышит этих слов,
Она не для людей рисует арабески
И гордо тайная, плывет в волшебном блеске,
Сама полна мечты, сама в истоме снов.
Я люблю у застав переулки Москвы,
Разноцветные, узкие, длинные,
По углам у заборов обрывки травы,
Тротуары, и в полдень пустынные.
Эта тихая жизнь, эта жизнь слободы,
Эта тишь в долетающем грохоте,
Там свободно на сердце свевают следы
Городской утомительной похоти.
В рассмеявшейся паре у ближних ворот
Открывается сердцу идиллия,
И от скучного хора всемирных забот
Я к стихам уношусь без усилия.
Я часто размышлял о сущности вещей,
Я их лишал и красок, и пространства,
Но все ж не мог лишить последнего убранства
И видел смутный рой мелькающих теней.
И я боролся вновь, и вновь искал вселенной
Вне времени, вне всяких чувств моих.
Она являлась мне, но искрою мгновенной,
Мелькнувшей в вечности и жившей только миг.
Заветные ветры! скользя по пустыне,
Развейте мою молодую тоску,
Пусть ляжет она, как посев, по песку,
Пускай прорастет в волчеце и полыни.
Скажите, скажите – зачем одинок
Сидит в стороне он, задумчиво-хмурый,
У ног своих чертит тростинкой фигуры
И долго, и долго глядит на песок.
Зачем, почему он, бродя по становью,
Глядит только в землю, молчанье храня,
Тогда как другие – все славят меня,
И мучат стихами, и мучат любовью.
Покинув палатку, зачем по ночам
Он долго глядит на небесные знаки?
Какие заклятья он шепчет во мраке?
О чем говорит безответным пескам?
Он ей отдался, бесконечной пустыне,
Он шепчет признанья звездам и песку —
Развейте же, ветры, развейте тоску,
Она прорастет в волчеце и полыни.
