Свиться струйкой водопроводной —
Двинуть к морю до холодов.
Я хочу быть такой свободной,
Чтобы не оставлять следов.
Наблюдая, как чем-то броским
Мажет выпуклый глаз заря,
Я хочу быть немного Бродским —
Ни единого слова зря.
«Все монеты – в море. Чтоб не пропить» —
И швыряют горстями из
Драных сумок деньги. И стало быть —
Вы приехали в Симеиз.
Два народа: семьи смешных мещан,
Что на море сварливят «Ляжь!»
И безумцы – бесятся сообща,
Убегают на голый пляж, —
Их глаза вращаются как шасси,
Заведённые ЛСД.
Я же пью свой кофе в «Дженнет кошеси»,
Что сварила моя Сайде.
Сумасшествием дышит ветер —
Честно, в городе карантин:
Здесь, наверное, каждый третий —
Из кустурицевых картин.
Всяк разморен и позитивен.
Джа здесь смотрит из каждых глаз —
По полтиннику мятых гривен
Стоит правильный ганджубас.
Улыбаются; в пляжных тапках
Покоряют отвесный склон.
И девицы в цветастых шапках
Стонут что-то про Бабилон.
Рынок, крытый лазурным небом —
И немыслимо пахнет всё:
Заглянуть сюда за тандырным хлебом —
И уйти навьюченной, как осёл.
Здесь кавказцы твердят всегда о
Том, что встречи хотят со мной.
У меня на плече иероглиф «Дао»,
Нарисованный чёрной хной.
Кроме нас и избранных – тех, кто с нами
Делит побережье и пьёт кагор,
Есть все те, кто дома – а там цунами,
И мы чуем спинами их укор.
Отче, скрась немного хотя бы часть им
Неисповедимых Твоих путей.
Ты здесь кормишь нас первосортным счастьем —
А на нашей родине жжёшь детей.
Жить здесь. Нырять со скал на открытом ветре.
В гроты сбегать и пережидать грозу.
В плотный туман с седой головы Ай-Петри
Кутать худые плечи – как в органзу.
Долго смотреть, пока не начнёт смеркаться,
Как облака и камни играют в го.
А мужчины нужны для того, чтобы утыкаться
Им в ключичную ямку – больше ни для чего.
Кофе по-турецки, лимона долька,
Сулугуни и ветчина.
Никого не люблю – тех немногих только,
На которых обречена.
Там сейчас мурашками по проспекту
Гонит ветер добрых моих подруг.
И на первых партах строчат конспекты
По двенадцать пар загорелых рук.
Я бы не вернулась ни этим летом,
Ни потом – мой город не нужен мне.
Но он вбит по шляпку в меня – билетом,
В чемодане красном, на самом дне.
Тут же тополя протыкают бархат
Сюртука небес – он как решето;
Сквозь него холодной Вселенной пахнет
И глядит мерцающее ничто.
Ночи в Симеизе – возьми да рухни
С гор в долину – и никого в живых.
И Сайде смеётся из дымной кухни
И смешно стесняется чаевых.
Жить надо без суфлёров, зато с антрактами —
Пусть все уйдут есть булки и шоколад.
Я буду слушать, кутаясь в свой халат,
Как он берёт дыхание между тактами
Самой простой и искренней из баллад.
Небо поизносилось и прогибается,
Пузом накрыв обломки больших держав.
Дыры в нём – с море Беринга или Баренца! —
Я ощущаю, как она улыбается,
Ночью, на кухне, трубку плечом зажав.
Поизносилось, служит бедняцким пологом,
Даже стекляшки реденькие дрожат.
Время за воротник меня тащит волоком.
И голова набита тоской как войлоком,
Словно у старых плюшевых медвежат.
Да что у меня, нормально всё, так, условно.
Болею уже, наверно, недели две.
Мы вроде и говорим с тобой, а дословно
Известно всё, как эпиграф к пустой главе.
Не видимся совершенно, а чувство, словно
Ношу тебя, как заложника, в голове.
Пора, моё солнце, слишком уж много разниц
Растрескалось – и Бог ведает, почему.
И новое время ломится в дом и дразнит
И хочет начаться, тычется носом в тьму.
Как будто к тебе приходит нежданный праздник,
А ты разучилась радоваться ему.
Пора, моё солнце, глупо теперь прощаться,
Когда уже всё сказали, и только стон.
Сто лет с тобой не могли никак натрещаться,
И голос чужой гудел как далёкий фон,
И вот наконец нам некуда возвращаться,
И можно спокойно выключить телефон.
И что-то внутри так тянется неприятно —
Страховочная верёвка или плацента,
И резать уже бы, рвать бы – давай-ка, ладно,
Наелись сцен-то,
А дорого? – Мне бесплатно,
Тебе три цента.
Пора, моё солнце, – вон уже дует губки
Подружка твоя и пялится за окно.
Как нищие всем показываем обрубки
Своих отношений: мелочно и смешно.
Давай уже откричимся, отдёрнем трубки
И, воду глотая, камнем уйдём на дно.
