Я видел мальчика без ног.
Над жизнью злее нет насмешки.
Рукой, толкая колесо,
Катился мальчик на тележке.
Была весна, был яркий день.
Казалось, каждый — смел и волен.
Пестрела жизнь и гулкий звон
Широко падал с колоколен.
Казалось, счастье близко всем,
И, как невидимая птица,
Трепещет в ласковых лучах,
И от того так светлы лица.
Лишь на мгновенье кто-нибудь
Склонялся в сдержанной тревоге,
И мягко падали грачи
На искалеченные ноги.
Самодовольные лжецы,
Что все алмазы и червонцы?
Полузавядшему цветку,
Цветку, погибшему для солнца.
И даже лучший дар — любовь,
Святое счастье человека,
Не примирит его с судьбой.
Он не у жизни — он калека.
Кто вечность разделил и выдумал часы,
Кто силою минут связал безумье снов,
Кто жизнь связал и бросил на весы,
Того кляну проклятьем всех веков.
Кто б ни был ты, коварный часовщик,
Не мог ты запретить безвременных путей,
Для верящих — любовь как бесконечный миг,
И, как всегда, беспечен смех детей.
Я пьян собой, я смею превозмочь
Возвратный час рассудка моего,
В добре и зле, ровняя день и ночь,
Я здесь и там для всех и для всего.
Хотя твой взор был дьявольски жесток
И за предел предельного проник,
Но в злобном торжестве всему, назначив срок,
Ошибся ты, коварный часовщик.
Смехом каменным, мглою железной,
Замыкаются ужасы дня.
Каждый миг я ступаю над бездной
И она отвергает меня.
Опьяняюсь бесстыдством хотений,
Сею зло и, хуля имена,
Клевещу на великие тени,
Но во мне в глубине тишина.
Чтоб иссыпаться чашею звездной,
В жажде мрака рассудок кляня,
Каждый миг я ступаю над бездной
И она отвергает меня.
В моей пещере два дракона:
Один покой мой стережет,
Другой незыблемое лоно
Никем не зримых, темных вод.
Когда, скрывая отдаленье,
Немая ночь сгущает мглу,
Они вытягивают звенья
И выползают на скалу.
И я, властитель их суровый,
За ними тихо выхожу,
И каждый раз с тоскою новой
Считаю звезды, и слежу.
Века сменяются, как миги,
И, безнадежность затая,
Вникая в смысл небесной книги,
Судьбу судеб читаю я.
Когда же солнце шлет на склоны
Намеки ясности дневной,
Спешу назад я, и драконы
Вползают медленно за мной.
Ровно в полночь я пришел,
Сел за гроб к ним, за их стол.
Смерть, король — гнилой старик
И веселый гробовщик.
Песню, сложенную мной.
Смерть сказала: Пей и пой!
Ложе белое готовь,
Жди, на ложе будет кровь!
Жди, жених твой постучится,
Ты светильник погаси,
Тайну в тайне принеси!
Тайна в тайне воплотится.
«Ложе белое готовь,
Жди, на ложе будет кровь!»
Смерть косила пьяный взгляд
И кивала песне в лад.
Распахнул король порфиру,
Он гнусил и, хмуря лоб,
Бил тяжелым кубком в гроб.
«Тайна в тайне воплотится».
И веселый гробовщик
Каркал, высунув язык.
Век за веком — злой обманщик,
Что мне вечность, — миг мне дан,
И, веселый барабанщик,
Бью я в гулкий барабан.
Если горе в дверь заглянет,
Вот вино, а вот стакан.
Море выпью я, и грянет
Полным смехом барабан.
Пусть любовь сожжет измена,
Свеет розовый туман,
Сердце вырвалось из плена —
Бей свободу, барабан!
Смерть — безносая старуха,
Час твой гадан был и ждан!
Здравствуй, — медленно и глухо
Встречу смерти, барабан.
Ешь, несытая утроба!
Что мне вечность, — миг мне дань.
И в могиле в крышку гроба
Буду бить, как в барабан.
Хорошо в подвале нашем,
Стол, скамьи, да бочек ряд;
День и ночь поем и пляшем,
И часы, как сны, летят.
Смерть стучится костылем,
А пока живется, пьем.
Нет у нас пустых различий,
Честь для каждого одна,
И для всех один обычай:
Если пьешь, то пей до дна.
Смерть стучится костылем,
А пока живется, пьем.
Быстро молодость увянет,
Будет горько и смешно,
Что нам старость, лучше станет
Постаревшее вино.
Смерть стучится костылем,
А пока живется, пьем.
Не клянем мы жизнь напрасно,
Рай дан пьяницам в удел,
С Ноя все идет прекрасно —
Ной был первый винодел.
Смерть стучится костылем,
А пока живется, пьем.
Что бормочет о свободе
Хитрый сплетник Сатана,
Эта сказка в старом роде,
Нет свободы без вина.
Смерть стучится костылем,
А пока живется, пьем.
Летом снег, зимой цветочки,
Нас ничто не удивит,
Коль упал с любимой бочки,
Значить, умерь, или спит.
Смерть стучится костылем,
А пока живется, пьем.
Хорошо в подвале нашем,
Стол, скамьи, да бочек ряд;
День и ночь поем и пляшем,
И часы, как сны, летят.
Смерть стучится костылем,
А пока живется, пьем.
