На божнице табаку осьмина
И раскосый вылущенный Спас,
Не поет кудесница-лучина
Про мужицкий сладостный Шираз.
Древо песни бурею разбито,
Не Триодь, а Каутский в углу.
За окном расхлябанное сито
Сеет копоть, изморозь и мглу.
Пучит печь свои печурки-бельма:
«Я ослепла, как скорбящий дед…»
Грезит парень стачкой и Палермо,
Президентом, гарком кастяньет…
Сказка — чушь, а тайна — коршун серый,
Что когтит, как перепела, ум.
Облетел цветок купальской веры
В слезный рай, в озимый древний шум!
Кто-то черный, с пастью яро-львиной
Встал на страже полдней и ночей.
Дед как волхв, душою пестрядинной
Загляделся в хляби дум-морей.
Смертны волны львиного поморья,
Но в когтисто-жадной глубине
Серебрится чайкой тень Егорья
На бурунном гибельном коне.
«Страстотерпец, вызволь цветик маков!
Китеж-град ужалил лютый гад…»
За пургой же Глинка и Корсаков
Запевают: «Расцветай мой сад!»…
В избе гармоника: «накинув плащ с гитарой…»
А ставень дедовский провидяще грустит:
Где Сирин — грасный гость, Вольга с Мамелфой
старой,
Божниц Рублевский сон, и бархат ал и рыт?
«Откуля, доброхот?» «— С Владимира-Залесска…»
«Сгорим, о братия, телес не посрамим!..»
Махорочная гарь, из ситца занавеска
И оспа полуслов: — «валета скозырим».
Под матицей резной (искусством позабытым)
Валеты с дамами танцуют «валц-плезир»,
А Сирин на шестке сидит с крылом подбитым,
Щипля сусальный пух, и сетуя на мир.
Кропилом дождевым смывается со ставней
Узорчатая быль про ярого Вольгу,
Лишь изредка в зрачках у вольницы недавней
Пропляшет царь морской и сгинет на бегу.
Уму — республика, а сердцу — Матерь-Русь.
Пред пастью львиною от ней не отрекусь.
Пусть камнем стану я, корягою иль мхом, —
Моя слеза, мой вздох о Китеже родном,
О небе пестрядном, где звезды — комары,
Где с аспидом дитя играют у норы,
Где солнечная печь ковригами полна,
И киноварный рай дремливее челна…
Упокой Господи, душу раба Твоего!..
Железный небоскреб, фабричная труба,
Твоя ль, о родина, потайная судьба!
Твои сыны-волхвы — багрянородный труд
Вертепу Господа иль Ироду несут?
Пригрезятся ли им за яростным горном
Сад белый восковой и златобревный дом, —
Берестяный придел, где отрок Пантелей
На пролежни земли льет миро и елей…
Изведи из темницы душу мою!..
Под красным знаменем рудеет белый дух,
И с крыльев Михаил стряхает млечный пух,
Чтоб в битве с Сатаной железноперым стать, —
Адама возродить и Еву — жизни мать,
Чтоб Дьявол стал овцой послушной и простой,
А Лихо черное — граченком за сохой,
Клевало б червяков и сладких гусениц
Под радостный раскат небесных колесниц…
Свят, свят Господь Бог Саваоф!
Уму — республика, а сердцу — Китеж-град,
Где щука пестует янтарных окунят,
Где нянюшка-Судьба всхрапнула за чулком,
И покумился серп с пытливым васильком.
Где тайна, как полей синеющая таль…
О тысча девятьсоть семнадцатый Февраль!
Под вербную капель и под грачиный грай
Ты выпек дружкин хлеб и брачный каравай,
Чтоб Русь благословить к желанному венцу…
Я запоздалый сват, мне песня не к лицу,
Но сердце — бубенец под свадебной дугой —
Глотает птичий грай и воздух золотой…
Сей день, его же сотвори Господь,
Возрадуемся и возвеселимся в онь!
Низкая деревенская заря, —
Лен с берестой и с воском солома.
Здесь всё стоит за Царя
Из Давидова красного дома.
Стог горбатый и лог стоят,
Повязалася рига платом:
Дескать, лют окромедшый ад,
Но и он доводится братом.
Щиплет корпию нищий лесок,
В речке мокнут от ран повязки.
Где же слез полынный поток
Или горести книжные, сказки?
И Некрасов, бумажный лгун, —
Бог не чуял мужицкого стона?
Лик Царя и двенадцать лун
Избяная таит икона.
Но луна, по прозванью Февраль,
Вознеслась с державной божницы —
И за далью взыграла сталь,
Заширяли красные птицы.
На престоле завыл выжлец:
«Горе, в отпрысках корень Давида!»
С вечевых Новгородских крылец
В Русь сошла золотая Обида.
В ручке грамота: Воля, Земля,
На груди образок Рублевский.
И, Карельскую рожь меля,
Дед учуял ладон московский.
А в хлевушке, где дух вымян,
За удоем кривая Лукерья
Въявь прозрела Индийских стран
Самоцветы, парчу и перья.
О колдуй, избяная луна!
Уж Рублев, в пестрядном балахонце,
Расписал, глубже смертного сна,
У лесной церквушки оконце.
От зари восковой ветерок
Льнет как воск к бородам дубленым:
То гадает Сермяжный Восток
О судьбе по малиновым звонам.
