За углом в пустынном мюзик-холле
На копеечку поставили revue
Ангелы прогуливались в холле
Пропивали молодость свою
Кто-то в сердце барабан ударил
И повисло небо на смычке
На колени пал в променуаре
Сутенер в лиловом сюртуке
Соловьи в оркестре рокотали
Снег огней танцовщиц засыпал
Чьи-то совы в облаках кричали
Кто-то черный в креслах засыпал
Арлекины хлопали в ладоши
Вызывали дьявола на бис
Водолаз слепой одев калоши
Утонул смеясь на дне кулис
Я Шиллера читать задумал перед сном.
Но ночь прошла; я не успел раздеться.
Все та же ты на языке ином,
Трагедия в садах Аранжуэца.
Хоть Карлосу за столиком пустым
Уж не дождаться королевы детства,
И перейдя за Сенские мосты,
Он не увидит лошадей для бегства.
Хоть безразличнее к сыновьим слезам
Отец наш, чем король Филипп Второй,
Хоть мы казненному завидуем порой:
Вставая в саване и с обостренным носом.
Чтоб вновь, едва успев переодеться,
В кофейне, разукрашенной стеклом,
Играть на скудном языке родном
Трагедию в садах Аранжуэца.
Голубая модная Мадонна
Надевает соболя и бусы,
Покидает север баспардонный,
Улетает на аэробусе.
По оранжевой свинцовой туче
Алюминиевый крест скользит.
А влюбленный падает в падучей,
На дорожке парке егозит.
И поют сверкающие сферы,
С контрабасами крестов винтов,
Над смешным цилиндром Агасфера.
Что танцует средь полярных льдов.
Пролетает совершенный голубь.
Гидроаэроплан святого духа,
Над водой лузурною и голой,
Как брачующаяся молодуха.
Абсолютный, совершенный, ложный.
Простирается воздушный путь.
Освиставшего балет наложниц,
Избежавшего чудес и пут.
А внизу, где вывеска играла.
Где гремел рояльный автомат,
Рыцарь, тонкое подняв забрало,
Пил у стойки изумрудный яд.
И с гармоникой четырехрядкою,
В сапогах, в манишке колесом,
Пляшет дьявол, старый враг порядка,
С отвращением землей несом.
И насмешливо потупив взоры,
На оранжевые сапоги,
Стихотворные идут танцоры,
Человеческие враги.
И красавцы черти, на машинах,
На шарах, кивая с высоты,
Расточают молодым мужчинам
Розовые, тихие цветы.
А бесстрашный мир глядит назад
И свистит, скользя и уплывая,
По лиловому асфальту в ад,
В преисподнюю шутя вливаясь.
Гроза прошла, и небо стало розовым,
Таким, каким оно приснилось девочке.
Там вышел вечер в платье абрикосовом
Гулять с луной на голубой веревочке.
А в маленьком саду цветы смеялись:
«Весна прошла, как мы цветем давно».
Но к ним уже ночные духи крались.
Туберкулезный музыкант открыл окно.
Он в даль смотрел с улыбкой Джиоконды,
Где из-за леса глухо пели птицы.
И черный арлекин по горизонту
Мгновенно пробегал в лучах зарницы.
Как сладко было слушать, как смеялась
Звезда над миром, обнимая скрипку.
Ночная туча тихо в небе кралась
Ко спящим звездам — серебристым рыбкам.
Вдруг хлопнуло стекло само собой,
Огромные глаза зажглись над садом.
И отдаленный хор принес прибой,
Который пел за черным водопадом.
И вновь открылось черное окно,
И шелест счастья, снежный призрак вальса,
Пропел в цветах, там наполняя ночь,
Скелет играл, качался и смеялся.
Листы склонялись, травы задыхались,
Летела ночь. Дом засыпал в снегах.
На полюсах огромные молчали
Святые сфинксы с розами в зубах.
Ты устал, приляжем у дороги,
Помолчим, рожденные во зле.
Тонкие, сияющие Роги
Пан склонил к измученной земле.
Тихо кулик мается над топью
Где то гаснет изумрудный свет
Опершись на серебристый тополь,
Бог цевницу трогает в ответ.
Чистой ночью слышны эти звуки.
Кто шумит — неведомо душе?
Спит земля, забыв земные муки,
Рыба слабо плещет в камыше.
Отдыхают пальцы музыканта,
Волшебство купавы улеглось,
Молча смотрят в небо корибанты,
Устрашась рожденья стольких звезд.
Там, среди отверженных Иисусом,
Юный Гамлет грезит у пруда,
И над ним, лаская волос русый,
Ждет русалка страшного суда.
Все грустит, не ведая пощады,
Осень в поле иней серебрит
Ничего блаженному не надо,
Он не ждет, не сердится, не мстит.
Человек познал свою свободу,
Слишком ярок он и слишком чист…
Ночь сошла на дивную природу,
На землю слетает мертвый лист.
