В осеннем пустом Ленинграде, в каком-нибудь мрачном году,
два бога, при полном параде, сойдемся у всех на виду.
В ларьке на любой остановке на деньги двух честных зарплат
возьмем три заморских литровки, окажется — злой суррогат.
Заката на розовом фоне, как статуи вдруг побледнев,
откинем мятежные кони, едва на скамейку присев.
Когда же опустится вечер, и кепку с моей головы
сорвет возмутительный ветер с холодной и черной Невы, —
очнувшись, друзья и поэты, увидим, болея башкой, струи
недвусмысленной Леты и сумрачный лес за рекой.
Тогда со слезами во взоре к нам выступят тени из тьмы:
— Да здравствуют Саша и Боря, сии золотые умы.
Вот водка и свежее сало, конфеты и лучший коньяк.
Как будто вам этого мало? Вам девушек надо никак?
Менты, очищая газоны от бомжей, два трупа найдут.
Поплачут прекрасные жены. И хачиков в дом приведут.
И сразу же Гоша и Гиви устроят такой самосуд:
бесценные наши архивы в сердцах на помойку снесут.
А мы, наступая на брюки и крылья с трудом волоча,
всей шоблой пойдем по округе, по матери громко крича.