Не моги сомневаться в себе;
Усомнится другой - не щади,
Уничтожь его в явной борьбе,
А не сможешь - тайком изведи.
Так я сам рассуждаю с собой,
Потихоньку, врагов не дразня,
А не то соберутся толпой
И в клочки растерзают меня.
Я ощупаю тело свое -
И вся плоть отвечает, взыграв:
Правота есть мое бытие,
Я живу - и поэтому прав.
Вас восстать не добра торжество
Побуждало, а пакостный нрав,
Но внедрилась в мое естество
Убежденность: я полностью прав!
Усмиренных, я вас соберу;
Хоть униженность радует глаз,
Вы мне все-таки не по нутру,
Никому я не верю из вас.
И угодливым вашим смешком
Не удастся меня обмануть.
Злого духа пущу я тишком -
И посмейте хоть глазом моргнуть.
Двух мнений просто быть не может,
В противном случае разброд,
Как язва гнилостная, сгложет
Привыкший мудрствовать народ.
Пока же нет у нас разброда,
Не вправе мы повременить,
Терпя в своей семье урода,
Кто вздумал нечто возомнить.
И знанье воодушевляет
Нас в этой яростной борьбе,
Что все, кто мненья измышляет,
Мнят слишком много о себе.
Что им лишь выделиться надо, -
Но про такого молодца
Мы знаем, что испортит стадо
Одна паршивая овца.
Старшой умеет не бояться
Предстать безжалостным глупцом
И в перегибах признаваться
Потом с трагическим лицом.
Привьется убеждений крепость
Нестойкому сознанью масс,
И им полюбится нелепость,
Что изливается из нас.
И наверху - наш твердый профиль,
Внизу же - скачущий поток
Толпы, безликой, как картофель,
Теснящийся в один лоток.
Страной взлелеян, словно кущей,
Я посвятить решил все дни ей,
Хоть болен я вялотекущей
Наследственной шизофренией.
Но я болеть сейчас не вправе,
Когда врагов полна столица.
Они мечтают о расправе,
Везде их дьявольские лица.
Я чей-то шепот слышу сзади
И знаю: это вражьи козни;
Я сразу вижу их в засаде,
Адептов мятежа и розни.
На доброту властей надеясь,
Не приглушая голос ржавый,
Они провозглашают ересь,
Грязнят историю державы.
Мой путь борца суров и долог,
Мне дышат недруги в затылок,
Кладут мне в суп куски иголок,
Осколки водочных бутылок.
И я все это поедаю
В ущерб для своего здоровья,
Но от безверья не страдаю
И полон к Родине любовью.
Уже спешит ко мне подмога,
Уже в рассоле мокнет розга,
Хоть я и прихворнул немного
Водянкой головного мозга.
Виталище отрад, деревня отдаленна!
Лечу к тебе душой из града, воспаленна
Алканием честей, доходов и чинов,
Затейливых потех, невиданных обнов,
Где с сокрушеньем зрит мое всечасно око,
Как, поглощаемы Харибдою порока,
Мы не впадаем в страх, ниже в уместный стыд,
Веселья буйного являя мерзкий вид,
И, чтобы токмо длить свои все непотребства,
Мы чиним ближнему все мыслимы свирепства
И смеем, раздражив поганством небеса,
К ним возносить в беде молящи голоса.
Но можно всем служить воздержности примером,
Супругом нежным быть, учтивым кавалером,
В науках смыслить толк и к службе прилежать,
Но всех опасностей чрез то не избежать.
Так, Сциллой случая, толико многоглавой,
Из жизни вырваны умеренной и здравой,
Нечаянно воссев на зыбку высоту,
Уже мы подлый люд обходим за версту,
Всех нечиновных лиц уже в болванах числим,
За весь Адамов род непогрешимо мыслим,
А как до дела, глядь - попали вновь впросак.
Давно уже смекнул наш стреляный русак:
<Коль надо мною ты стать хочешь господином,
Не требуй от меня, чтоб был я гражданином;
Равенство возгласив, но метя в господа,
От низших ты не жди усердного труда,
И величайся ты как хочешь надо мною,
Но всё не ты, а я пашу, кую и строю,
И ежли ты к рукам прибрал и власть, и честь,
Так мудрено, чтоб я из кожи вздумал лезть>.
Положим, что, чинов достигнув превосходных,
Мы помыслов своих не сменим благородных,
От чванства охраним натуры чистоту, -
Я нас и таковых к счастливцам не причту.
Двум жертвуя богам, не угодишь обоим;
Живешь среди волков, так изъясняйся воем,
Всех ближних разложи по рангам и мастям
И потрафлять стремись не людям, но властям.
На меньших призирать - от века фараона
К сысканию чинов есть худшая препона,
А коль отвергнешь ты преуспеянья труд,
То ведаешь - тебя в муку ужо сотрут.
Покинь же ты мой кров, фантом преуспеянья!
Дозволь облечься мне в просторны одеянья
И на лужке возлечь, где пышны древеса
И отблески лиют, и птичьи голоса,
Где ручеек журчит, втекающий в запруду,
И где я утеснен, ни одинок не буду,
Покоя томный взгляд на сельских красотах,
На селах вдалеке, на травах и цветах,
На кротких облаках, над нивами плывущих.
Порой беседует в моих приютных кущах
О Греческой войне со мною Фукидид;
Гомер являет мне, как вел полки Атрид;
И сладкою слезой, любимцы нежных граций,
Мне увлажняют взор Катулл или Гораций.
Иль посетят меня старинные друзья -
И скромные плоды для них сбираю я:
Шершавы огурцы, лощены помидоры,
Пахучих разных трав зеленые узоры;
Теплоутробный хлеб и со слезою сыр,
Аджикой сдобрены, совокупятся в пир,
И млечно-розовый чеснок, еще не жгучий, -
И кахетинский ток бежит струей кипучей.
Но лета юные, увы, для нас прошли;
Не мним мы боле все доступным на Земли,
И Вакх рождает в нас не мощны упованья,
А токмо сладкие одни воспоминанья,
Но что отрадней есть, чем с другом их делить,
Смеяться, сожалеть и сладки слезы лить.
