В Неаполе — в городе яркого света —
Есть переулочек Палонетто.
Кривой переулок темен и тесен —
Без неба, без солнца, без моря, без песен.
А будет ли песня кем-нибудь спета
Для тебя, мой Неаполь, без неба, без света?
Площадь Джованни Мастаи Ферретти.
В брызгах фонтана купаются дети.
В воду ныряют на площади Рима,
А рядом троллейбус проносится мимо.
Кажется, лопнет троллейбус набитый.
Люди в троллейбусе очень сердиты.
Смотрят в окошки, как будто грозя:
«Эй, шалопаи! Купаться нельзя!»
Но под одеждой, взмокшей от зноя,
В душах людей я читаю иное.
Что-то живое бьется тайком
В сердце у каждого под пиджаком.
Думают взрослые: «Эх, чертенята!
Лето — раздолье для вашего брата.
Мы же строчить в министерствах должны,
Вместо того чтобы сбросить штаны
И полоскаться в бассейне, как дети,
На площади старой Мастаи Ферретти».
Глядит в лагуну старый мост,
И так вода ясна,
Что в ней встает такой же мост,
Такая же луна.
Светла, как небо, глубина,
Полна таких же звезд.
Где ж настоящая луна?
Где настоящий мост?
Шесть тысяч длинных поездов
Бегут по рельсам каждый день,
От городов до городов,
Минуя сотни деревень.
Один уходит за другим
В Милан, Турин, Сиену, Рим.
Мчатся в Неаполь, Верону, Венецию,
В Геную, Лукку, Флоренцию, Специю.
Быстро везет паровоз из депо
Нас через реку по имени По.
В Реджо Калабрия поезда
С берега сами идут на суда.
Если бы выстроить их вереницей —
Все эти тысячи поездов, —
Был бы передний в горах у границы,
Задний — у южных морских берегов.
Поезд по рельсам ведет машинист,
Смотрит, чтоб путь был свободен и чист.
Он управляет движеньем колес,
Может в пути задержать паровоз.
Очень советую вам я, синьоры,
Не затевать с машинистами ссоры!
Если бы стал я владельцем дороги
И посетил этот поезд убогий,
Поезд, где в хмурые ночи осенние,
Кроме дыхания, нет отопления,
Поезд, в котором десятки ребят
На чемоданах, свернувшись, лежат,
Поезд, где мать укрывает ребенка
Старою шалью, дырявой и тонкой, —
Я бы на каждый ночной перегон
Детям давал бы спальный вагон.
Каждому — койку с простынкою чистой,
По одеялу из шерсти пушистой.
И приказал бы, чтоб детям в постели
Песню колеса бегущие пели.
Туннель — это ночь,
Но не вправду, а в шутку.
Ночь продолжается только минутку.
Поезд так быстро выходит на свет,
Что испугаться времени нет.
Очень мне нравится эта сторожка.
Все поезда в ней видны из окошка.
Справа и слева — деревья, кусты,
А на окошках — герани цветы.
Чей это домик? Не ваш и не мой.
Железнодорожный.
Двадцать седьмой.
Это — большое вокзальное зданье.
В зданье имеется зал ожиданья.
Если ночлега нигде не найдешь,
Ты притворись, будто поезда ждешь.
Ночью ты голос услышишь спросонья:
— Скорый — в Неаполь!
Курьерский — в Болонью!
Сидя на лавке меж двух узелков,
Спи под напев паровозных гудков.
Думает, зал обходя, контролер:
«Что же не едет этот синьор?
Спит на скамейке он крепко и сладко.
Верно, в пути у него пересадка».
Сплю я, синьор, не будите меня!
Только не поезда жду я, а дня.
Носят меня не колеса, а ноги.
Днем я хожу да хожу по дороге.
Жду я работы, ищу пропитанья,
Но возвращаюсь в зал ожиданья…
В зале сижу я ночь напролет.
Видно, не скоро мой поезд придет.
Гул паровоза, протяжный и зычный,
Напоминает гудок мне фабричный.
Ах, контролер, не мешайте вы мне
Видеть работу хотя бы во сне!
Что поете вы, солдатики, солдаты,
В длинном поезде, везущем вас куда-то?
Что поете вы, с платформы свесив ноги
И болтая сапогами по дороге?
«Машинист любезный наш,
Ну-ка, маслом поршни смажь.
Мы по горло сыты, брат, войной.
Слушай, малый, поворачивай домой!»
Распевали в эшелоне
Эту песню много дней,
И была такая надпись на вагоне:
«Сорок человек — восемь лошадей».
