«Я вижу».
И правда,
вдруг увидел я его.
...Мы с ним расстались после педсовета.
Унес он молчаливо сквозь толпу
саднящую ненайденность ответа
и возрастные прыщики на лбу.
И я молчун,
хоть на слово и хлесток,
молчун,
который мелет без конца,
зажатый,
одинокий, как подросток,
но без огца...
У меня есть еще два сына—Саша и Тоша. Их по-
ка не вызывают на педсоветы, поскольку Саше —
только шесть, а Тоше—пять.
Когда я учил Сашу читать, дело шло туго, но он—
очевидно, по Фрейду—мгновенно прочел вслух слово
«юбка». Как большинство детей на земле мои сыно-
вья постоянно около юбок, а не около моих шляю-
щихся неизвестно где штанов. Саша вовремя начал
ходить, вовремя заговорил. У Саши странная смесь
взрывчатой, во все стороны расшвыриваемой энергии
и неожиданных приступов подавленной сентименталь-
ности. Он может перевернуть все кверху дном, а по-
том вдруг замирает, прижавшись лбом к окну, по ко-
торому ползут струйки дождя, и долго о чем-то ду-
мает.
Тоша плохо отсасывал молоко, не рос, лежал
НепОДВИЖВО. Родничок на его голове не закры-
вался.
— Плохой мальчик. Очень плохой... — проскрипе-
ла знаменитая профессор-невропатолог и безнадежно
покачала безукоризненно белой шапочкой.
В наш дом вошло зловещее слово «цитомегалови-
рус».
Но моя жена — англичанка с так нравящимся всем
кавказцам именем Джан—не сдавалась.
Она не давала Тоше умирать, не давала ему не
шевелиться, разговаривала с ним, хотя он, может
быть, ничего не понимал. Впрочем, говорят, дети
слышат и понимают все, даже когда они в материн-
ской утробе.
Однажды рано утром Джан затрясла меня за пле-
чо с глазами, полными счастливых слез:
— Посмотри!
И я увидел над боковой стенкой детской кроват-
ки, сделанной из отходов мрачного учрежденческого
ДСП, впервые поднявшуюся, как перископ, белоку-
рую головку нашего млалшего сына с уже полусмыш-
леными глазами.
Цитомегаловирус сделал свое дело — он успел
разрушить часть мозговых клеток. Но неистовая
Джан с викторианским упорством раскопала новей-
шую программу физических упражнений, когда три
человека не дают ребенку отдыхать, двигают его ру-
ками и ногами и заставляют его самого двигаться.
Непрерывный труд. Восемьдесят упражнений с деся-
ти утра до шести вечера. Тогда другие клетки акти-
визируются и принимают на себя функции разру-
шенных.
Появились помощники. Некоторые оказались спо-
собными лишь на помощь всплесками и быстро ис-
парялись, исполнив разовый гуманистический долг.
Я заметил, что многие могут быть добровольцами
лишь по общественному поручению, а добровольное
добровольчество им неведомо. Но были и те, кто ра-
ботали, как волы.
Конечно, сама Джан. Ангел-хранитель нашей
семьи, бывшая калужская медсестра Зина, которой
Тоша сказал свое самое первое в жизни «Зн».
Геодезистка-татарка Валентина Карнмовна с
вкрадчивой кочевничьей походкой и черносливнымн
глазами — «Ки». Украинка Вера, защитившая дис-
сертацию о воспитании детей у японцев, хотя она ни
разу не побывала в Стране восходящего солнца по
причинам, от нее не зависящим, — «Ве». Аспирантка-
психолог, сибирячка, по происхождению из ссыльных
поляков, Марина—«Ряэ. Знаменитый ватерполист, а
ныне просто хороший человек — Игорь. Студент-аб-
хазец Валера, тайно пишущий стихи, из которого
никогда не получится поэт, но зато получится пре-
красный отец — «Ле». Похожий на Илью Муромца
и одновременно на миллионера Савву Морозова,
поддерживавшего большевистскую подпольную орга-
низацию, шофер и бильярдист Вадим, приносящий
в подарок то выигранные им бронзовые подсвечники,
|| банку маринованных белых грибов из тоскующего
ПО нему родного Ярославля — «Ди». Мой старший
• ми Петя — «Пе». Самые дисциплинированные по-
мощники — английские студенты из института рус-
ского языка для иностранцев, напевающие Тоше во
Время упражнений его любимую песенку сВ1аск
1Пеер», соперничающую только с «Крокодилом Ге-
ний». Тоша их называл так: «Дж», «Э», «Ру»,
-«>. А трудное имя Джупа он как по волшебству
произнес сразу.
Образовался целый интернационал, поднима-
ющий на ноги ребенка. Этот интернационал разми-
нал его, мял, как скульптор мнет глину. Этот интер-
национал лепил из него человека. И благодарный
за это маленький человек прилежно ползал по полу,
дуя на маячащие перед ним зажженные спички, со-
ня, взбирался и спускался по лестнице, переверты-
вался с боку на бок, взлетал к потолку на веревоч-
ных качелях, пыхтел в прозрачной воздушной маске,
и его фиалковые мамины глаза стали потихонечку
думать, а ноги, раньше такие неловкие, как у дере-
вянненького бычка, стали все крепче и крепче ходить
по земле.
Но в нашем доме появлялись и наблюдатель-
ствующие поучителн.
Ужас вызывало то, что с ребенком играют спич-
ми. Настежь открытые форточки бросали в дрожь,
как потрясение основ. А одна дама, бывшая заведу-
ющая отделом знамен в магазине «Культтовары» на
улице 25го Октября, пришедшая узнать, не нужна
ЛЯ нам «домоправительница» — она именно так и
сказала, избегая унизительного, по ее мнению, слова
"домработница», — трагически воздела руки, увиден
Тошины гимнастические сооружения и кольца, ввин-
ченные в потолок:
— Простите меня, но это же средневековая ка-
мера пыток. Ребенку прежде всего нужен покой и
калорийная пиша!
А с Тошей продолжали работать, и врач-логопед,
с библейскими печальными глазами, Лариса, до-
ставала один за другим по новому звуку из его губ
волшебным металлическим прутиком с шариком на
конце.
А позавчера Тоша, когда мы, незаметно для не-
го, перестали поддерживать его за локти, впервые
начал подпрыгивать сам на старой раскладушке, как
на батуте, и сказал трудное полуслово «пры».
Поднять бы и Пегю,
и Сашу,
и Тошу,
на мам не свалив,
но если чужих, неизвестных, мне брошу,
я брошу своих.
Поднять бы сирот Кампучии,
Найроби,
спасти от ракет.
Детишек чужих,
как чужого народа,
нет.
Поднять бы мальцов из Аддис-Абебы.
всем дать им поесть,
шепнуть зулусенку:
«Хотелось тебе бы
Шекспира прочесть?»
И может, от голода в Бангладеше
тот хлопчик умрет,
который привел бы к единой надежде
всемирный наш род.
Заманчив проект социального рая,
но полная стыдь,
всех в мире детишек усыновляя,
своих запустить.
Глобальность порой шовинизма спесивей-
Я так ли живу?
Обнять человечество —
это красивей,
чем просто жену.
Я занят планетой,
раздрызгай,
раскрошен.
Не муж —
срамота.
Свой сын,
если он позаброшен, —
он брошен.
Он-г
как сирота.
Должны мы бороться за детские души,
должны,
должны...
По что, если под поучительской чушью
в нас нету души?
Учитель —он доктор,
а не поучи гель,
и школа —
роддом.
Сначала вы право учить получите —
учите потом.
Должны мы бороться за детские души,
но как?
Отвратно игрушечное оружие
в ребячьих руках.
Должны мы бороться за детские души
прививкой стыда,
чтоб не уродились
ни фюрер,
ни дуче
из них никогда.
