«В душу мою посмотри: упоенье
Светом, и цвета безудержный пир.
Нет ничего, но тут скрыто движенье,
Сущность вещей и тумана — и мир.
О, что за бури огонь расщепляют,
О, столкновенья и снова — простор.
Линий, что бездну как нож рассекают,
Круговоротов свистящих напор.
Всё это — тайны небес и земного:
Рядом с эфиром соседствует прах.
Корчится мрак, и рождается снова
Искристый свет на небесных лугах.
Полюса оба столкнулись во мне — и
Взрыв, как кузнец, их расплавил в одно.
Передо мной не меандры, скорее
Молний зигзаги влетают в окно.
Что мне с того, есть ли ясность у формы,
Техника так ли была хороша.
Здесь на холсте чудеса, а не нормы,
Глядя на них, холодеет душа.
Чудо чудес: колдовское движенье
Зримой Вселенной, чья тайная цель —
Нас разрушать, чтобы ни на мгновенье
Не прекращать перемен карусель.
Жизнь — как поток, в нем Вселенная тает,
Смесь и смятенье палитр и основ.
И вместе с нами она исчезает,
Став напоследок туманнее снов.
Вот наша сущность — из света и глянца,
Где и движенье, и форма прейдет, —
Та, что сумбуру извечного танца
Статику вряд ли когда предпочтет».
Виденья знавший и запечатлевший тень их
Пером иль кистью на бумаге иль холсте,
Их форму — в цвете, а их суть — в стихотвореньях,
Прекрасные иль нет — тысячекратно те.
Ты был подобно всем нам; страсть, что ты боялся,
Была ничем иным, как жжением огня,
Что и из мрачных бездн, и в небесах являлся,
К высотам Творчества вслед за собой маня.
Ты отказался взор поднять в иные сферы
Иль опустить, чем на своих фантазий шквал,
И слово странное иль образ — лишь примеры,
Как ты, толмач Его, Его нам воспевал.
Как вьется линия и речь, и человеку —
Судьбе, запутанной у случая в сети, —
Легко понять себя, узрев видений реку,
И к Царству своему на ощупь путь найти.
То Царство в нас — твое, его ты провозвестник.
Воображеньем звать его: Дух всё творит
Его рукой, оно — Его чудесный крестник,
Но Разум судится, сужает и дробит.
Сей западни бежать! Одна Любовь спасает,
Всему рожденному сполна себя дарив,
Лишь косное она и старое бросает,
Тем Отрицателя Природы усмирив.
Как сеял тот росток в душе твоей смятенье!
И не в одной твоей — им полон род людской,
Сквозь мифы и мечты, чье пышное цветенье
Плоть обрело в строках, придуманных тобой.
Под этим куполом, осмеянный примерно,
И даже лучшими, кто труд твой вздором мнил,
Работал с женщиной бок о бок ты, столь верной,
Сколь верен творчеству был сам, — и снова жил.
Когда же иногда, свои открыв виденья
Во всей их глубине и полноте, ты спесь
Услышал: «Где видал ты эти откровенья?»
Показывал на лоб и отвечал всем: «Здесь!»
Здесь, не в миру, что сон, обман и серость быта
Тому, кто мир как факт, а не как символ знал.
Здесь, в нашем Царстве, что для каждого открыто,
Природы символ здесь самим Искусством стал.
Пророк Искусства; что есть лик Воображенья,
Чье выраженье — Жизнь, Ее ж водитель — Дух
Послал Любовь, что, сняв с Природы украшенья,
Всё изменила в ней, замкнув Творенья круг.
Как стал ты тих в конце и кроток перед Богом,
Лежал, и ждал, и пел — светло, до хрипоты,
Как будто чтоб узнать смогли там, за Порогом,
О том виденьи, что последним видел ты.
Ты пел! Так хорошо, она ж, любя, рыдала,
И ты: «Любовь, не плачь, то спето Им одним!»
Да, то был Бог опять, чья песнь в тебе звучала.
Мы были с ним, уйдем к нему, пребудем с ним.
В душе ты жаждой смерти жил,
И всё же был великий Дух.
Но боль тогда ты центром мнил
Вселенной, к ней лишь не был глух.
Тогда был сон и смерть — покой,
Вокруг чего вращался мир,
И крест, овеянный тоской,
Был ближе, чем веселый пир.
Тогда ты на борту стоял
И в бледном свете с корабля
В ответ ребенку помахал,
Сбегая в дальние края,
Не медля, чтобы солнца луч
С зарей не погасил твой пыл,
В виденьях среди мрачных туч
Найдя тот образ, что манил.
Тогда надеялся — придет
Смелее, чем дитя, одна
И за собою поведет
Тебя, словно слепца, — Она.
Туда, где, словно на плацу,
Наук чудесные стволы
Склоняли к твоему лицу,
К твоим стопам свои главы.
Завороженный, шел в тиши,
Не ведая, что ешь, что пьешь,
Но, зная, что всё слышишь, и
Уверенный, что всё поймешь.
Пока бушующий поток
Тебе не преграждает путь.
Ты входишь, но сбивает с ног,
И чувствуешь, что стал тонуть.
«На помощь!» — ты кричишь, и вот
Ты думаешь, что смерть близка, —
На берег из бурлящих вод
Тебя кладет чья-то рука.
Там мир был ясен, как алмаз,
Себе подобен, объяснен,
Собой любующийся глаз,
Кому естественность — закон.
Ты говоришь: «То — Смерти лик
Или за Зеркалом Оплот,
Тем, что владеет каждый миг
Любым, кто дышит и живет?
Иль это — Жизнь, и всё, что мы
До этих пор за Жизнь сочли,
Распадом было, полным Тьмы,
Всё истлевающей Земли?»
И с этих пор ты понял Мир,
Где всё преходит с быстротой.
Ты видишь, как один шарнир
В часах цепляет за другой.
Тебя научат, что звезда,
Одна взошедшая в зенит,
Светить не сможет никогда.
Крутовращенье объяснит,
Что кровь, а в Космосе — эфир —
Явленье — неслучайное —
Свой, полный постоянства мир,
Безмерный, как всё тайное.
И ты забыл, что Все и «я» —
Всё ж призваны отдельно быть.
Так жизнь закончилась твоя,
И станешь ты в других светить.
