Румяный критик мой, насмешник толстопузый,
 Готовый век трунить над нашей томной музой,
 Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной,
 Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.
 Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий,
 За ними чернозем, равнины скат отлогий,
 Над ними серых туч густая полоса.
 Где нивы светлые? где темные леса?
 Где речка? На дворе у низкого забора
 Два бедных деревца стоят в отраду взора,
 Два только деревца. И то из них одно
 Дождливой осенью совсем обнажено,
 И листья на другом, размокнув и желтея,
 Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.
 И только. На дворе живой собаки нет.
 Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.
 Без шапки он; несет подмышкой гроб ребенка
 И кличет издали ленивого попенка,
 Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.
 Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил.
    Куда же ты? — В Москву, чтоб графских именин
 Мне здесь не прогулять.
 — Постой, а карантин!
 Ведь в нашей стороне индейская зараза.
 Сиди, как у ворот угрюмого Кавказа,
 Бывало, сиживал покорный твой слуга;
 Что, брат? уж не трунишь, тоска берет — ага!