Ссылка - Самсонов Геннадий Федорович

Силин вышел на перрон и пробежал глазами по серому зданию вокзала. Он хорошо знал и этот вокзал и этот город. Силин был родом недалеко от сюда – с Вотложмы. В семье он был первенцем. Отец считался удачливым охотником – промысловиком, но семья жила бедно. Глава семьи сутками пропадал в лесу, на охоте, а подкопив шкурки куниц, рыси, горностая, отправлялся в Котлас, где все нажитое проигрывалось в карты и пропивалось. Возвращался он домой с грошами в кармане и частенько с синяками под глазами. Мать выхаживала отца, безропотно снося ругань и рукоприкладство.

Колька Силин в деревне страшно стеснялся своей бедноты и держался среди своих сверстников особняком. Уже парнем он не ходил на барабушки – посиделки, хотя и подглядывал в окна на веселящуюся молодежь. Как?то зимой Николаю удалось добыть с десяток куниц. Он выделал их и припрятал на повити, в надежде съездить в Котлас, продать их и справить себе приличную одежду. Николай частенько посещал свой тайник, перебирал мягкие, пушистые шкурки и прикидывал, что он на них купит. Перед ним рисовались приятные картинки: вот он приходит на барабушку в суконном полупальто, яловых сапогах, картузе с глянцевым козырьком. Николай мечтательно улыбался, аккуратно складывал шкурки и прятал их на старое место.

В тот день Николай заготавливал дрова в лесу и вернулся домой поздно, в сумерках. Отца дома не было. На вопрос где отец, мать ответила, что он уехал в Котлас еще днем.

Николай, чувствуя недоброе кинулся на повить, сунул руку в сено, где лежал его мешок со шкурками и застыл – мешка на месте не было. Несколько секунд Николай находился в оцепенении, затем лихорадочно стал раскидывать сено, но вскоре понял, что это бесполезно. Он встал, слезы сами покатились из глаз. Николай смахнул их, нахлобучил шапку и, не заходя в избу, кинулся на улицу. Мать в сенях хотела о чем?то спросить, но Николай неслышал ее, хлопнул дверью.

Мать горестно вздохнула и вернулась в избу. Николай пришел поздно, молча поел, что было и залез на полати. Мать ни о чем его не расспрашивала, зная, что ответа не будет. Младшие брат с сестрой уже спали. Николай лег нераздеваясь, сняв только неоднократно подшитые валенки.

Он спал беспокойно. Несколько раз просыпался и поднялся, когда еще не рассвело. Николай тихонечко спустился с полатей, сунул ноги в валенки, накинул на плечи полушубок и нахлобучил на голову шапку. Пошарив за печкой, достал из кадки ковригу хлеба, отломил половину и сунул ее за пазуху. На кровати зашевелилась мать, Николай замер, подождал несколько секунд и вышел из избы, осторожно прикрыв за собой дверь.

На улице Николай некоторое время постоял, прислушался, а затем, крадучись пошел к дому мельника Куделина. Он пролез через жерди пригона и, двигаясь вдоль него, оказался у дверей конюшни. Николай отодвинул закладную доску и тихонько открыл дверь конюшни.

Пахнуло теплом. Обе лошади жевали сено. Николай подошел к одной из них – Лапке, потрепал ее по шее, отломил кусок хлеба и сунул его лошади. Та благодарно взглянула на Николая, пережевывая лакомый гостинец. Николая снял с вешалки сбрую и осторожно вывел лошадь из конюшни. Задним двором он провел лошадь за деревню к кузнице. Здесь у него с вечера были приготовлены легкие сани. Он запряг Лапку в сани, успокаивая ее легким похлопыванием по шее. Та стояла спокойно, невольно перебирая ногами в предчувствии дороги. Николай еще раз прислушался, затем бросился в сани, дернул вожжами, чмокнул губами и понесся в сторону Котласа.

В Котлас Николай приехал где?то около полудня. Лошадь он привязал, сзади рынка и отправился искать отца. Нашел он его в привокзальном буфете, в компании двух баб и мужика. Те были изрядно навеселе, а отец еле держался на стуле. Увидев сына, отец растянул губы в пьяной улыбке и попытался встать, но пошатнулся и едва не свалился на пол. Николай подхватил его, оттолкнул собутыльников в сторону и вывел отца из вокзала. Тот попытался что?то запеть, но Николай цыкнул на него и с трудом удерживая отца на ногах, повел его к лошади. Здесь он бросил отца в сани, сам уселся спереди, взял вожжи в руки и направил лошадь за город. Отец несколько раз поднимал голову, мутными глазами смотрел на сына, пытаясь осознать происходящее, но снова ронял голову, пуская слюни.

Выехав за город, на дорогу, ведущую в сторону Вотложмы. Николай остановил лошадь, сдернул с отца овчинный полушубок, намотал вожжи на руку и изо всей силы принялся хлестать ими отца. Он бил со злобой, бил до остервенения. Отец корчился в санях, затем затих и повернулся лицом к сыну. Николай замахнулся вожжами в очередной раз, но встретив пристальный взгляд, уже протрезвевшего отца, опустил руку, выругался матерно, сплюнул, бросил на отца его полушубок и хлестнул Лапку вожжами. Та обидчиво поджала хвост и резко взяла с места. Николай проводил сани глазами, снял шапку, вытер дрожащими руками лоб, постоял немного, повернулся и пошагал в сторону Котласа.

На вокзале Николай пересчитал деньги, забранные у отца еще у рынка, когда тот лежал в санях, поел в буфете и после некоторого раздумья купил билет до Вятки.

В вагоне вместе с ним, группа молодых ребят ехала в Питер, искать свое место в жизни. Дорога сблизила Николая с ними, и те уговорили его ехать вместе. В Питере Николаю удалось поступить учеником слесаря на Ижорский завод, там он вступил в комсомол, повышал квалификацию, вечерами учился, активно участвовал в делах завода. Шли годы. Силин привык к городской жизни, приоделся, но полного удовлетворения от жизни не получал. И когда его в числе других, как активиста, направили в Поволжье на борьбу с кулачеством, Силин сразу же согласился.

В Саратове он поступил в распоряжение ОГПУ, ему выдали форму, оружие и направили в один из районов. Вот только теперь Силин почувствовал себя значительной фигурой. Он упивался данной ему властью, свои обязанности выполнял рьяно и с удовольствием. По мере продвижения по службе, Силин более наглел. Он уже не гнушался, кое?что прибрать для себя и гульнуть по широкому в компании девиц, за хорошей закуской и с обильным возлиянием горячительных напитков.

Как?то он с двумя милиционерами появился в доме зажиточного мужика Кудрина. Хозяин принял их с показным радушием, пригласил еще пару мужиков и Клашку, известную в своем селе не очень тяжелым поведением. Гулянка получилась на славу. Милиционеров Силин отправил в сельсовет, а сам с Клашкой в сильном опьянении отправился в баню, заранее истопленную хозяином. Местные ребята, зная о пьянке в доме Кудрина, проследили за Силиным и когда Клашка ублажала его в бане веником и всем остальным, ребята проникли в предбанник, собрали форму Силина и сунули ее в мешок, туда же сунули и портупею с наганом. Все это было спрятано в бричку Силина под сено. Что потом было и как искали одежду Силина, можно было бы рассказывать долго и со смехом, но последствия оказались совсем не смешными. Та история дошла до руководства ОГПУ. Кудрина раскулачили и сослали, Силина перевели в другой район, а затем постарались отправить его подальше, назначив комендантом поезда – сопровождать раскулаченных на Север, где и рекомендовалось местными властями использовать его, исходя из ложившейся обстановки.

После известной истории Силин замкнулся в себе, возросла его подозрительность к людям и он стал избегать женщин.

Когда там, еще у пересылки к Силину обратилась Анна с просьбой ехать вместе с отцом, он сначала ничего не смог сообразить, настолько его поразили ее глаза, ее мягкий грудной голос, белокурые пряди, выбивающиеся из?под шерстяного берета. Ничего подобного он ранее к женщинам не испытывал. Силина влекло к Анне и он собирался на первых парах добиться хотя бы ее расположения. Иногда, когда поезд останавливался, Силин заходил в вагон, где ехали Уваровы, как бы между делом заговаривал с Анной, но взаимности не чувствовал. Это его раздражало. Свои шансы на признательность Анны, он рассчитывал высоко и преградой к достижению своей цели. Силин считал только Колосова Алексея. Здесь все было в руках коменданта и разлучить Анну с Алексеем для него не составляло труда. Теперь, когда списки были утверждены и планы Силина сбывались, он не сомневался, что добьется Анны. Надо только набраться терпения.