Руссо встревоженно взглянул на него и спросил:
— А что вы собираетесь сделать? Решили завтра не работать?
— Да, сударь, с вашего позволения я хотел бы завтра взять свободный день.
— Зачем? Хотите побездельничать? — осведомился Руссо.
— Мне хотелось бы побывать в Сен-Дени, сударь, — пояснил Жильбер.
— В Сен-Дени?
— Завтра туда прибывает дофина.
— А, верно, завтра в Сен-Дени празднество по случаю прибытия дофины.
— Вот-вот, — подтвердил Жильбер.
— Вот уж не думал, мой юный друг, что вы такой зевака, — проворчал Руссо. — К тому же мне казалось, что вы презираете помпезность абсолютной власти.
— Сударь…
— Взгляните на меня. Вы ведь неоднократно заявляли, что я для вас образец. Вчера приезжал принц крови, упрашивал меня прибыть ко двору. И там бы я увидел все не так, как вы, мой мальчик, — стоя на цыпочках и вытягивая шею за цепью гвардейцев, которые будут делать на караул проезжающей королевской карете, словно дарохранительнице со святыми дарами. Нет, меня приглашают явиться перед принцами, полюбоваться на улыбки принцесс. И что же? Я, скромный гражданин, отказался от этой чести.
Жильбер кивнул.
— А почему я отказался? — пылко продолжал Руссо. — Потому что не желаю двоедушничать, потому что рука, написавшая, что королевская власть — это беззаконие, не может тянуться за подачкой к королю, потому что я знаю — средства на все эти празднества отняты у народа, которому оставляют ровно столько, чтобы он не взбунтовался. Именно потому что я это знаю, я протестую против подобных празднеств, отсутствую на них.
— Сударь, поверьте, я понимаю всю возвышенность вашей философии, — промолвил Жильбер.
— Понимаете, но не следуете ей, поэтому позвольте вам сказать…
— Сударь, но я же не философ, — перебил старика Жильбер.
— Ответьте хотя бы, для чего вы идете к Сен-Дени.
— Сударь, я предпочел бы не отвечать.
Эти слова поразили Руссо; он понял, что за упорством молодого человека скрывается какая-то тайна, и взглянул на него даже с некоторым восхищением, изумляясь подобной твердости характера.
— Хорошо, — согласился он. — Причина, я вижу, у вас есть. Это меняет дело.
— Да, сударь, у меня есть причина, и она, клянусь вам, не имеет ничего общего с любопытством.
— Тем лучше, а может, и тем хуже. У вас, молодой человек, зрелые убеждения, и я зря требую от вас юношеской непосредственности и искренности.
— Я говорил вам, сударь, — печально ответил Жильбер, — что был несчастлив и, как все несчастные, не знал юности. Итак договорились, завтра вы меня отпускаете.
— Завтрашний день ваш, друг мой.
— Благодарю, сударь.
— А я, — продолжал Руссо, — когда вы будете любоваться пышностью высшего общества, открою один из гербариев и буду созерцать все великолепие природы.
— Сударь, — возразил Жильбер, — если бы вы шли на свидание с мадемуазель Галле в тот день, когда сунули ей за вырез платья веточку цветущей вишни, неужели вы не позабыли бы о всех гербариях мира?
— Вы правы, и я умолкаю, — ответил Руссо. — Вы молоды, дитя мое, так что отправляйтесь в Сен-Дени.
И когда радостный Жильбер затворил за собой дверь, философ прошептал:
— Все-таки это не честолюбие, это — любовь!
47. ЖЕНА ЧАРОДЕЯ
В тот час, когда после столь насыщенного дня Жильбер у себя на чердаке жевал хлеб, запивая его водой, и полной грудью вдыхал воздух, плывущий из окрестных садов, в тот, повторяем, час женщина, одетая с несколько необычным изяществом, под длинной вуалью, проскакала на превосходном арабском коне по пустынной дороге на Сен-Дени, которую завтра предстояло запрудить толпам народа, спешилась у монастыря кармелиток и постучалась в воротную решетку башни; коня она держала под уздцы, и тот, нетерпеливо приплясывая, рыл копытом песок.
Несколько любопытных жителей городка окружили незнакомку. Их привлекла и уже упомянутая нами ее необычная внешность, и настойчивость, с какой она стучалась.
— Что вам угодно, сударыня? — поинтересовался один из них.
— Сами видите, сударь, — с заметным итальянским акцентом отвечала незнакомка. — Мне угодно войти.
— В таком случае вы стучитесь не туда. Ворота этой башни отворяют раз в день, для нищих, а сегодня их уже отпирали.
— Как же мне тогда поговорить с настоятельницей? — спросила женщина.
— Постучитесь в калитку в стене или позвоните у главного входа.
Другой горожанин поинтересовался:
— А вам известно, сударыня, что теперь здесь настоятельницей ее королевское высочество принцесса Луиза?
— Благодарю вас, я знаю.
— Боже праведный! Какой конь! — воскликнул драгун полка королевы, любуясь скакуном незнакомки. — А знаете, что он стоит все пятьсот луидоров, если, конечно, он не старый, и это так же верно, как то, что мой стоит сотню пистолей.
Его слова произвели на зевак весьма изрядное впечатление.
В этот миг некий каноник, который в противоположность драгуну смотрел не на скакуна, а на всадницу, пробился к ней сквозь толпу и, зная секрет запора ворот, открыл их.
— Входите, сударыня, — пригласил он, — заводите своего коня.
Желая поскорее укрыться от жадного любопытства зевак, которое, судя по всему, отчаянно ее тяготило, женщина поспешно последовала приглашению и прошла вместе с конем в ворота.
Оказавшись на просторном дворе, незнакомка дернула за повод; конь ее расплясался, попона на нем сбилась, и он так громко бил копытами по каменным плитам, что сестра-привратница, покинувшая на минутку свою каморку у ворот, выскочила из внутренних помещений монастыря.
— Что вам угодно, сударыня? — закричала она. — Как вы сюда попали?
— Мне отпер ворота какой-то священник, — отвечала та. — А хочу я, если возможно, побеседовать с настоятельницей.
— Принцесса сегодня вечером не принимает.
— А мне говорили, что долг настоятельницы монастыря — в любой час дня и ночи принимать своих сестер-мирянок, просящих о помощи.
— В обычных обстоятельствах так оно и бывает, но ее высочество прибыла лишь позавчера и только-только успела обосноваться, а сейчас у нее собрался капитул [132].
— Сестра, — продолжала незнакомка, — я приехала издалека, из Рима. Проделала шестьдесят лье верхом, и силы мои на исходе.
— Ничего не могу поделать: я не смею нарушить приказ настоятельницы.
— Сестра, я должна открыть вашей аббатисе нечто безмерно важное.
— Приходите завтра.
— Это невозможно… Я день провела в Париже и уже за этот день… И потом, я не могу остановиться в гостинице.
— Почему?
— У меня нет денег.
Сестра-привратница изумленно воззрилась на увешанную драгоценностями владелицу прекрасного скакуна, у которой, по ее словам, не было денег, чтобы заплатить за ночлег.
— Ах, не обращайте внимания на мои слова и на мое платье, — проговорила молодая женщина. — То, что у меня нет денег, не совсем справедливо; в любой гостинице мне поверят в долг. Нет, нет, у вас я ищу не крова, но убежища.
— Сударыня, это не единственный монастырь в Сен-Дени, и в каждом есть настоятельница.
— Да-да, сестра, я знаю, но не могу обратиться к простой аббатисе.
— По мне, вы зря упорствуете. Ее высочество Луиза Французская больше не занимается мирскими делами.
— Ну какая вам разница? Доложите, что я хочу с нею говорить.
— Повторяю, у нее собрание капитула.
— После капитула.
— Он только что начался.
— Тогда я пройду в церковь и подожду за молитвой.
— Сударыня, я в отчаянии.
— Отчего же?
— Вы не можете повременить до завтра?
— Не могу.
— Тогда мне придется вам отказать.
— Выходит, я ошиблась? Значит, я не в доме милосердного Господа? — вскричала незнакомка, и столько энергии было в ее взгляде и голосе, что монахиня, не имея более сил противиться, уступила:
— Ну, если вам так спешно, попробую.
— Передайте ее высочеству, — добавила незнакомка, — что я приехала из Рима и, если не считать двух передышек в Майнце и Страсбурге, останавливалась в пути, только чтобы поспать, и отдыхала ровно столько, сколько нужно, чтобы иметь силы держаться на лошади, а лошади дать возможность набраться сил.
