Ночь не наступит - Понизовский Владимир Миронович

Он закурил. Посмотрел на блеклый огонек спички. Надо сжечь записку. Но у него нет больше ни клочка бумаги. Увидят ли огонек спички с горы? Вряд ли... Он сохранит бумажку и ею подаст сигнал. Леонид Борисович спрятал записку в щель между стеной и подоконником, веревку с кошкой — в подушку. «Жестковато, да не беда. Теперь некогда будет спать».

Он собрал пилку. Подошел к окну. Прутья решетки на окне лазарета были не очень толстыми, не то что в других камерах. Но чтобы пролезть сквозь них, надо перепилить и отогнуть два горизонтальных и один вертикальный. Он осторожно провел пилкой по пруту. Раздался скрежещущий звук. На пруте обозначилась щербинка. Пилка закалена хорошо, сталь отличная, а решетка мягкая. Леонид Борисович произвел в уме нехитрый расчет. Получилось: в день по три часа, и все будет в порядке. Но звук? Переполошишь всю тюрьму. Надо место перепиливания обернуть мокрой тряпицей и пилку тоже. И держаться за прут рукой, тогда звук будет поглощаться. Но надзирателю в коридоре может показаться подозрительным, что арестованный все время торчит у окна. Да и наружный часовой обратит внимание. Надо потребовать у директора какую-нибудь книгу.

Леонид Борисович почувствовал, как к горлу подкатывается дурнота, режет глаза. Во рту была нестерпимая горечь хинина. Ничего, ничего... Надо взять себя в руки!.. Удачно, что створки окна распахиваются наружу, а решетка по эту сторону, перед стеклом. Днем он сможет открывать окно; мол, ему необходим свежий воздух, пусть и холодно... Тогда звук пилы будет отчасти поглощаться внешними шумами.

Он стоял у окна, вполоборота. В левой руке — книга, лицо обращено к страницам. А правая, только кисть правой, как будто он что-то раскрашивает, методично водит по пруту. Две минуты... пилка тонет в рукаве, Он переворачивает страницу. И снова — как кисточкой с краской.

Перерывы на прием пищи, на прогулку в глухом, огороженном треугольнике двора (во время прогулки он старается определить, где лучше перебраться через тюремную стену, за какой из шипов на ее гребне надежней зацепить кошку), короткий сон — и снова к окну.

Его бил озноб, захлестывали волны жара, обливал липкий пот. Ноги делались ватными, подкашивались. Сверхчеловеческим усилием воли, в котором концентрировалось все — и жажда жизни, и стремление продолжать борьбу, и закалка всех лет подполья, он заставлял себя стоять у окна. Только бы не потерять сознание. Только бы не потерять!..

Пик приступа миновал. Он почувствовал себя лучше. Только не было силы в руках и кружилась от резкого спада температуры голова.

Хватит ли у него сил, чтобы вскарабкаться по веревке на стену, перевалить через забор?..

В субботу к вечеру были разрезаны уже два горизонтальных прута и он заканчивал перепиливать третий, вертикальный. Чтобы отогнуть их, понадобится лишь несколько минут. Он нажмет всем телом.

Перевернута страница. Пилка выскользнула из рукава. Ж-жик... ж-жик... ж-жик...

Что-то звякнуло. Глазок на двери?.. Он остановился, прислушался. Нет, за дверью, в коридоре лазарета — тишина. Сегодня и завтра — облегченные наряды. Половина служак разошлись по домам. Тихо. Просто сдают нервы.

Он перевернул страницу. Бросил взгляд в окно, на Папуланпуисто, на вышку, и снова: ж-жик... ж-жик...

Дверь разом распахнулась. В проеме несколько человек: директор, надзиратели, еще кто-то.

— Руки! Руки вперед!

«Записка! — обожгло его прежде всего. — Ах, черт!» Он выколупнул из щели записку и неприметным движением выбросил ее в распахнутое окно. Неторопливо, с удивленной улыбкой, понимая, что все пропало, обернулся к ворвавшимся в камеру:

— В чем дело, господа?

— Руки вперед! Отойти от окна!

Антон пришел в парк Папуланпуисто днем. Над бобслей-горой стоял веселый гомон, вниз неслись пестро одетые лыжники, вихрили влажный снег сани с закрученными будто в бараньи рога полозьями. Неподалеку от смотровой вышки находился ресторан. Как исключение из правил, неукоснительно соблюдавшихся во всей Финляндии, здесь подавались и «крепкие горячительные напитки».

Студент заказал обед поплотнее (когда и где еще придется перекусить в другой раз) и коньяку. Налил в рюмку, поднял, мысленно произнеся тост за успех, за встречу с Леонидом Борисовичем. Кажется, подготовлено все, продумана каждая мелочь. Дело только за Красиным. Но уж он-то!..

В субботу Путко сам обошел район тюрьмы, ужаснулся высоте и неприступности глухой стены, заодно проложил в уме маршрут к хибарке Хилтунена. Эти хибарки гнездились на берегу, среди валунов, меж темных щелей в скалах. Эйвар объяснил, что эти места — самые надежные укрытия. В катакомбах целый полк констеблей никого не найдет.

Антон откинулся в кресле, нащупал в одном кармане фонарик, в другом — браунинг. «Напрасно тренировал меня Виктор, и на этот раз не понадобится...» — подумал он. Но все же прикосновение к теплому тяжелому металлу придавало смелости.

Снег еще больше подтаял, на открытых местах сошел вовсе. И даже в расщелинах его толща была предательской. Антон ступил и погрузился по щиколотку в ледяную воду, залившую туфлю. Мальчишки лазили по склонам и поджигали пучки сухой травы на проталинах. Огонек струился вверх. На солнце его не было видно, только тянуло дымком костра. Было жарко, хоть снимай рубаху. А рядом с гиканьем и хохотом неслись вниз с горы лыжники. Антон походил меж скал, намечая себе от башни дорогу, по которой придется спускаться в темноте.

К вечеру выборжцы стали покидать парк. Лишь редкие парочки искали уединения. Юноша взглянул на часы. Пора! Он договорился с парнями, что для проверки сигнализации он раньше условленного времени помигает с вышки фонариком, а они ответят. К тому же сигналы с противоположного берега будут означать: «Все готово».

Путко подошел к вышке. Ветер гудел меж конструкций. Лесенка была как трап. Чувствуя пружинистую веселую силу в мышцах, Антон начал подниматься, подтягиваясь на перилах. С нижней смотровой, площадки оглядел гору, уже одетую в сумрак. Слева, у спуска, парочка. Юноша усаживает девушку на санки. Как бы не разбились в темноте. Понеслись! Вскрики, хохот. Здорово!

Недалеко от вышки маячила темная одинокая фигура. Студент поднялся на вторую площадку. Внизу матово светился снег залива. Уже растворившийся во тьме, в редких первых огнях газовых фонарей, лежал город. «Крест» вон там...