Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154
Нездоровым, горячечным пламенем горели его глаза.
И никакая сила не убедила бы его, что Халльгрим был далеко.
Он сказал:
Внемли, Фрейр сражений, складной скальда речи! Знай, играть не станет скальд двумя щитами, держа нос по ветру!
Если б, недруг ютов, в буре бычьих копий ты пил меньше браги, то решать о важном ты б не торопился!
Если б, тополь шлема, об осине злата ты думал поменьше, то в бурю кормила, евур, ты б не бросил.
Если б, клен кольчуги, золото дробящий, ты лучше знал сына, то из лодьи кровли его б ты не выгнал.
Если бы, хозяин Слейпнира морского, ты глянул подальше, сам свой щит надежный ты не разрубил бы!
Выговорив все это на едином дыхании, юный песнотворец без сил рухнул на ложе и тут же уснул, продолжая сжимать руку Видги в своей. Лют подошел, неся Видге кашу, чтобы тот мог есть, не беспокоя больного.
— О чем это он? — спросил Лют тихо.
Прежде чем ответить, Видга на краткое время прикрыл веками глаза… И разлился перед ним тихий закат, и встрепенулись в тумане белые крылья, и вошел в уши далекий тоскующий плач…
Летит, летит над морем одинокая птица, и не у кого спросить, где же берег…
— Чайки плачут по нам над берегом Торсфиорда, — сказал Видга.
Часть вторая
ДО ОГНЯ И КОСТРА
Домостройничал в семействе Лют. Все слушалось его в избе, поднятой, между прочим, его же собственными руками, без сторонней подмоги. Сам выбирал подходящее место, сам клал посередине того места деревянный кружок, испрашивая знамения у Богов. А как забрались под деревяшку муравьи, сам прирезал петуха, сам зарыл в основание дома лошадиный череп. Да и пошел таскать из лесу загодя приготовленные бревна, кладя венец за венцом… То-то забот прибавилось тогда Долгождане: не надселось бы на непосильной работе единственное чадо! С нее с одной, с деда да с мальца — какая помощь? Только что надрать на болоте сухого белого мха да проконопатить им стены.
Но Лют без особенных бед насадил на кровлю охлупень. А там понемногу и вселились: на первую ночь заперли в избе курицу с петухом. И когда наутро те встретили их невредимыми, перенесли в новый дом прежнего домового, заманив его в стоптанный лапоть… И разожгли первый огонь от угольев, взятых в старом жилье.
Немало подивился сам князь Чурила Мстиславич, когда ехал однажды лесом и завернул проведать. Игрушечкой стояла новенькая изба, украшенная резными причелинами, творениями деда Вышки. И на теплой земляной крыше, диво, уже покачивали головками цветы.
— Сам? — только и спросил Чурила. Ибо даже к нему гордый Лют за подмогой не обращался…
Впрочем, жиреть его дому было особенно не с чего. Видга это понял сразу.
И на другой же день вытряс перед Лютом свой кошель:
— Просто так жить не стану, дело делать хочу.
Лют тогда подумал, подумал, да и пошел сватать его к Чуриле Мстиславичу в молодшую дружину… Вернулся довольный: князь не отказал, велел только повременить. Крепко подозревал Видга, что Торлейв конунг советовался с его отцом. Но спрашивать не стал.
Никто еще не переспорил судьбы.
И опоясал его князь новым мечом, дал копье, длинный гардский щит и даже коня. Со своим клеймом, со знаками на сбруе: памятуй. И береги…
Вечером, дома, Видга долго разглядывал и гладил новый меч. И Лют впервые увидел на его лице усмешку. Он подошел, и Видга щелкнул ногтем по узору, положенному на крестовину и черен. Узор был урманский, заботливо наведенный Людотой по особому княжескому наказу. Видга сказал:
— У нас так украшают только женские застежки. Добро, пускай это будет женщина… Я стану звать ее — Змея…
Лют посмеялся. Синяки у обоих к тому времени начали проходить.
Гардская дружина жила своими законами. Но вот что для Видги наполовину роднило ее с прежней, так это отношение к вождю. Взять хоть Люта. Тот своего конунга любил воистину без меры. Если не как отца, то как брата. Почитаемого и грозного. Готов был за него и в воду, и в огонь… Но зато и ревновал его ко всем. Даже к юной жене.
Видга в себе подобной любви пока не находил и потому на глаза князю особенно не лез. Вдосталь пришлось ему поскучать на морозе, на кременецком забрале и у самого Нового двора… Вдосталь нагляделся он на заречные просторы, на белые крыши, увенчанные розовыми столбами дымов… В одну сторону редко глядел княжеский отрок Витенег: за Медведицу, на Урманский конец.
А так ему даже нравилось стоять на стене. Легко было размечтаться и представить, будто не деревянная башенка поскрипывала под ногами, а заснеженный торсфиордский утес. Правда, снежная даль не больно-то походила на зимнее море.
Но отчего не предположить, что просто случился необыкновенный мороз… И то, приключись подобные холода дома, в Норэгр, не усомнились бы — пришла-таки великанская зима Фимбульветр, предвестница сумерек Богов…
— Я живу у Лютинга, ярлова сына, — сказал он Смиренке, пришедшей к нему на забрало. — Я не знаю, задержусь ли я у него навсегда. Но если надумаю уйти, так и ты тут не останешься.
Она держалась его по-прежнему крепко. Смотрела на него с любовью и беспредельной уверенностью. Если уж он возьмется ее умыкнуть, самому князю их не поймать.
Жалея Видгу, она принесла ему два пирога с зайчатиной. Голодный отрок хотел было съесть один сам, другой припрятать для Скегги. Но потом убрал в сумку оба. От конунга они с Лютом с пустыми животами не уходили. А дома был еще Мал, и он тоже смотрел им в руки, когда они приезжали из города…
А вот стояния на княжеском дворе Видга скоро стал ненавидеть. Причина тому была простая. Едва не в первый день его службы к конунгу приехал Халльгрим… Видга издали разглядел пегого коня и богатый, на меху, плащ…
Знакомое было все, до того знакомое! И закаменел княжеский отрок. Сыскал на другой стороне ворот сучок в обтесанном бревне. И повис взглядом на том сучке, словно тонущий, схватившийся за ветку… И проплыл мимо пегий бок коня, проплыло отцовское стремя. И не видел он, как Халльгрим потянул поводья и почти остановился, словно для того, чтоб заговорить. Но не остановился, проехал…
— Пока к мерянам не сходили, — сказал Видге Лют, — думал я, ты вроде Любима. Тот-то не в боярина! Даже лицом не похож.
