В тени богов. Императоры в мировой истории - Ливен Доминик

И все же, если бы не Первая мировая война, старый режим, возможно, устоял бы даже в 1920-х. Здесь на первый план снова выходит одна из основных тем этой книги – а именно, вопрос о важности дипломатии, геополитики и войны. До 1914 года, как в конце 1930-х годов, германское могущество и амбиции представляли величайшую угрозу для России. При столкновении с ней любая российская власть имела два варианта действий. Она могло заключить соглашение с Германией и попытаться перенаправить ее в сторону запада – против французов и британцев, – надеясь, что ситуация в этом регионе надолго зайдет в тупик, что даст России время модернизировать экономику и стабилизировать политическую обстановку внутри страны. К этой стратегии Николая II подталкивали Петр Дурново и Сергей Витте, два самых талантливых политика его времени, которые полагали, что война с Германией приведет к социалистической революции в России. Когда в 1939 году такой вариант выбрал Сталин, его реализация закончилась катастрофой. Сумев в ходе молниеносной кампании вывести Францию из игры и отбросить британцев обратно за Ла-Манш, Гитлер объединил ресурсы Европейского континента, чтобы в 1941 году задействовать их для борьбы с Советским Союзом.

В преддверии 1914 года Николай II отдал предпочтение альтернативной стратегии, которая предполагала заключение союза с французами и британцами для сдерживания германской агрессии. Большинство его старших советников и общественности поддерживало предложенный план. Он был разработан специально, чтобы не допустить ситуации, с которой в 1812 году столкнулся Александр I, а затем в 1941 году – Сталин, то есть когда на Европейском континенте господствовала империя, мощь и агрессия которой не могла не стать серьезной угрозой для безопасности России. Эта стратегия тоже привела Россию к катастрофе, хотя войны, начавшейся в августе 1914 года, вероятно, можно было бы избежать, если бы в предшествующие годы Британия более ответственно и бескомпромиссно подходила к сдерживанию Германии. “Бескомпромиссность” предполагала заключение оборонительного союза с Францией и предоставление односторонней гарантии независимости Бельгии. “Ответственность” – воинский призыв и создание достаточно многочисленной армии, чтобы у военного альянса появились зубы. К несчастью, традиции и заблуждения британского народа сделали это невозможным. В число многих жертв последовавшей войны вошли Николай II, его жена и пятеро детей, которые были жестоко убиты в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года⁴³.

Установление европейского мирового господства началось с завоевания Америки в XVI веке. В большинстве англоговорящих колоний (Северной Америке и Австралии) местные общества были уничтожены или маргинализированы. Несколько лучше коренные народы и культуры сохранились в латиноязычной Южной Америке и в Новой Зеландии. Почти вся Африка была завоевана европейцами в XIX и XX веках, хотя древняя императорская монархия в Эфиопии лишь на короткий срок попала под власть Италии. Африканские коренные народы пережили европейский империализм и со временем вернули себе контроль над всем континентом. Более смешанная картина наблюдалась в Азии. Южная Азия, то есть наследие Моголов, оказалась под властью британцев. Три другие великие азиатские императорские монархии – Персидская, Османская и Китайская – попали под огромное давление европейского империализма, пережили немало унижений, потеряли значительную часть территорий, но все же дожили до XX века. Хотя в первой четверти XX века династии Османов и Цин оказались свергнуты, современные армии и другие государственные институты, которые они создали, впоследствии сыграли важнейшую роль в сохранении независимости их основных территорий под натиском иностранного империализма⁴⁴.

Можно провести весьма полезный сравнительный анализ того, как императорские монархии в Азии сталкивались с проблемой западного империализма и пытались ее решить. Европейские идеи и идеологии угрожали легитимности традиционной монархии. Исходящая от них опасность обострилась, когда эти идеи распространились среди азиатских элит и растущих средних классов. Вместе с тем азиатские общества испытывали грандиозные трудности в ходе интеграции в мировую экономику, где господствовали западные страны. Так, в Китае она значительно увеличила существующий разрыв между торговым миром прибрежных и южных регионов, пекинской политической элитой и огромным аграрным тылом страны. Постоянные поражения и унижения от западных имперских держав подрывали легитимность династий и их режимов. Неравные соглашения лишали эти режимы контроля над торговой политикой и открывали их рынки для потока западного импорта. Иностранцы, жившие в азиатских империях, получали экстерриториальные права, которые не только защищали их, но и давали преимущества в конкуренции с местными торговцами и производителями⁴⁵.

В 1922–1924 годах бывший османский генерал Мустафа Кемаль (Ататюрк) сверг последнего османского султана и халифа, который, по сути, был марионеткой британских империалистов, уничтоживших Османскую империю и грозивших разделить на части исконно турецкую Анатолию. Каджарскую династию сместили в 1925 году – отчасти в силу ее полной неспособности противостоять британскому империализму. Цин тоже потеряли легитимность подобным образом. В их случае тот факт, что династия была не китайской, а правила, балансируя между ханьскими и маньчжурскими элитами, сделал ее вдвойне уязвимой, когда на нее обрушились обвинения в том, что она не отстояла достоинство, положение и территорию Китая при столкновении с западным империализмом.

Ататюрк стал первым президентом Турецкой республики, но генерал Реза-хан основал новую императорскую династию Пехлеви, которая правила Ираном следующие полвека. Подобно Ататюрку и Реза-хану, генерал Юань Шикай в 1912 году, когда была свергнута династия Цин, командовал главной армией страны. Как и Реза-хан, он незамедлительно провозгласил себя императором и попытался основать свою династию. В отличие от Реза-хана – “невежественного, но дальновидного крестьянина” – Юань был хорошо образованным и искушенным человеком, за плечами которого была долгая и успешная карьера генерала, дипломата и губернатора провинции. Юань потерпел поражение, столкнувшись с комбинацией современных и совершенно традиционных проблем. Прибрежные южные районы Китая были гораздо более продвинуты и развиты, чем Иран: когда Реза-хан пришел к власти, электричества, к примеру, не было даже в Тегеране. Новые китайские средние классы – как и эквивалентные им прослойки на большинстве азиатских территорий – отвергали наследственную императорскую власть как пережиток прошлого. Между тем сыновья Юаня Шикая по устоявшейся традиции вступили в конфликт за право наследовать отцу, а вопрос о престолонаследии уже стоял на повестке дня, поскольку на момент захвата власти Юаню было 56 лет. Многие провинциальные военачальники не признали власть Юаня и его притязания на налоговые ресурсы их регионов. Когда новый император оказался неспособен защитить Китай от возобновившейся агрессии Японии, его режим быстро пал⁴⁶.

Из азиатских императорских монархий дольше и интереснее всего вызовам пришедшей с Запада современности противостояли Османы. При Махмуде II (1808–1839) и его преемниках режим проводил политику модернизации с целью сохранить империю под натиском европейских империй. Чтобы поддержать эту программу, османское правительство подготовило и наняло тысячи офицеров, чиновников, инженеров, врачей и других профессионалов. К концу XIX эти группы обрели корпоративную солидарность и стали понимать, какую роль играют в будущем своей страны. Их светские, научные и часто турецкие националистические ценности имели мало общего с династическим, религиозным и историческим верноподданничеством, которое традиционно служило опорой османской монархии. Хитроумный Абдул-Хамид II (1876–1909) прекрасно понимал, что новые профессиональные группы, набирающие силу, грозили свести роль Османской династии к чисто символической или вовсе избавиться от монархии, которую они считали препятствием для реализации личных амбиций и развития общества. Чтобы избежать такой судьбы, он попытался поставить монарха гораздо выше светских политических сил, подчеркивая – и даже в некотором смысле возрождая – роль султана как халифа мирового исламского сообщества. Абдул-Хамид справедливо полагал, что основная часть его турецких подданных в аграрном обществе, подавляющее большинство которого по-прежнему составляло крестьянство, отождествляла себя с религией и династией, а не с новыми европейскими идеями о национальной идентичности, основанной на этнической и языковой общности⁴⁷.