Время бусово (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич

Когда же возвратился к ожидавшим его в условленном месте вме-сте с конями сообщникам, те удивились: почему один, а не с Радосла-вой? Долго и путано объяснял отказ Радославы к их пущему недоуме-нию: никак не могли взять в толк, что Радослава предпочла ему, другу ее детства, какого-то чужеродца, чужака Буса.

«Так, что… выходит, она не желает?! — выкатил глаза Путята, ко-торому трудно было понять, почему же дивчина не пожелала сбежать с любимым. — Вот те на…» — «Да, — стал вновь объяснять он под насуп-ленное молчание Перунка и Воя, уже понявших суть дела, — так уж по-лучается… так уж выходит…» — «Но почему? Ведь любила…» — «Лю-била, а теперь разлюбила, — буркнул Вой. — Бывает… с девицами…» — «Тогда в дороге силком заберем, — не так-то просто было заставить Пу-тяту отказаться от намеченного. — Нападем и отобьем. Подумаешь, кня-жич Бус… Это он там, в Русколани, может, и княжич, а у нас такой же смертный, как и все. Встанет поперек — пойдет под меч!» — «Нет, — ос-тановил он тогда пылкого товарища. — Похитить девушку в жены — это одно дело, а убить русича, тем более княжича — это совсем другое. Татьба… Тут не то что чужие роды мщения кровного потребуют, тут свои проклянут на десять поколений вперед! Только без крови».

Договорились попытать счастье в похищении Радославы во время ночного привала. Из шатра. Ибо удалось выяснить, что во время ночных привалов Радославе ставят отдельный шатер, чтобы она не чувствовала себя стесненной обстоятельствами походной жизни и окружением муж-чин.

Засаду устроили на пути между Смоленском и Черниговом, на до-роге, проторенной по высокому берегу Днепра между хвойных боров и березовых рощ. Долго издали, не раскрывая своего присутствия, отсле-живали отряд Буса, сопровождаемый проводниками смолян и славго-родцев, захотевших в град Киев сопроводить, а также черниговцев, еще не отделившихся от общей кавалькады, чтобы в свой родной город сле-довать. Наконец, выбрав дождливую ночь, когда разгневанный Перун, мечась по Сварге, громами ярился да молниями-стрелами бросался, подкрались, словно тати, к бивуаку Буса.

Все бы обошлось: при мерцающем свете молний с Путятой и Воем определили шатер Радославы; прокрались в него, миновав укрывшуюся от дождя стражу, завернули в ковер спящую девицу, предварительно заткнув ей рот тряпицей, чтобы не подняла тревогу своим истошным криком, уже понесли, словно куль, в сторону оставленных под присмот-ром Перунка лошадей, как их присутствие обнаружили собаки, охра-нявшие лагерь. Собаки подняли такой неистовый лай, что, казалось, не только все люди в лагере, но и все покойники, давно отошедшие в Ирий, проснулись. К тому же кто-то из окружения Буса обнаружил их и подал о том сигнал. Возможно, в тот миг ни Бус, ни его сопровождаю-щие еще не поняли, что происходит похищение Радославы, но они явно осознали то, что на лагерь совершено нападение, и тут же бросились в преследование, осыпая его и его товарищей тучей стрел. Сразу были ранены Путята и Вой, причем, довольно серьезно, так как выпустили из рук драгоценный сверток. Чтобы от случайных стрел не погибнуть са-мим и не привести к гибели той, из-за которой и загорелся весь этот сыр-бор, пришлось ковер, с завернутой в него Радославой, оставить и спасаться бегством. Верный Перунко не покинул своего места.

Он, Сокол, не получивший ни единой царапины, и Перунко помог-ли Путяте и Вою взобраться в седла, вскочил сами, и пустились вскачь под проливным дождем по раскисшей дороге, моля Перуна и Велеса о том, чтобы их лошади не оступились на скользкой дороге и не сломали себе и своим седокам шеи. Долго ли их преследовали воины Буса, он, Сокол, не знал. Забившись в лесную чащу, дождались наступления рас-света и прекращения дождя. Осмотрели ранения Путяты и Воя. Раны были глубокие, но не опасные. Отыскали лесной ключ и промыли их ключевой водой, обложили листьями подорожника и перемотали чис-тыми тряпицами.

Больше попыток похищения Радославы не предпринимали. Надо было сначала раненым товарищам излечиться, чтобы о чем-то другом думать. К тому же прослышали, что его уже ищут. По-видимому, Радо-слава сообщила княжичу, кто пытался ее похитить, или тот и сам дога-дался, раз предпринял меры к его розыску. Так стал он, Сокол, и его друзья изгоями, людьми отверженными не только в чужих родах-племенах, но и в собственном роду. Этого стоило ожидать в тот самый момент, когда он решился на похищение своей любимой. Только тогда об этом как-то не думалось. Не думалось, но случилось. Пришлось скрываться под чужой личиной. Желание любым способом отбить у Буса Радославу постепенно пропало, да и любовь к ней вскоре в душе перегорела, только изредка, нет-нет да и шевельнется что-то томное и грустное, и напомнит вдруг о юности и любимой девушке, выбравшей себе другого. Но шевельнется да и пройдет. Как листья на осине в тихую летнюю пору — шевельнуться вдруг ни с того ни с сего и вновь замрут. А вот пути к возвращению в родное городище оказались отреза-ны. И после выздоровления Путяты и Воя они пустились в странствова-ния по землям русичей. То за торговых людей себя выдавали, то за сво-бодных охотников. То в охранную дружину к какому-нибудь богатому торговому гостю нанимались. Вели себя тихо, чтобы прошлое змеей-гадюкой за пятки не ухватилось да на чистую воду не вывело.

За эти годы побывали и в Славгороде среди людей, которые себя величали только славянами в честь прародителя своего Словена, по-строившего тут град свой в незапамятные еще времена, и у полочан, в граде Полоцке, и у дреговичей в их градах Пинске и Минске. Заводили странствия их и в земли богемских славян и ляхов. Земли были разные, но люди их населявшие, схожие, говорившие на одном и том же языке, поклонявшиеся одним и тем же богам.

И вот судьба привела его и его товарищей в град Буса и отца его князя Дажина. Чувства мести за похищенную девицу ни тогда, ни, тем более, сейчас в душе не было. Был только один интерес: что и как!?. Да и интерес после всего узнанного прожил бы недолго: не стало подпитки. Вот была — и не стало. Так часто бывает в жизни. Не минула сия чаша и его, Сокола-Сколота.

«И надо же было ввязываться мне в чужие разборки, — с ожесточе-нием подумал Сколот. — Влез и попал, как кур в ощип. Вот голова моя, дубовая, довела до того, что может остаться вскорости без шеи. А кому она без шеи-то нужна? Никому. Даже мне. — С горькой иронией шутил он в мыслях над своей незавидной судьбой, поудобнее укладываясь на широкой лавке навзничь и подсунув здоровую руку под голову, так как дело для него оборачивалось совсем нешуточно. Но так уж устроен ру-сич, что без шутки, без иронии, без подтрунивания над собой даже в самый критический момент он не может. — Все так, — подвел он печаль-ный итог. — Но с другой стороны, разве может порядочный русич, идя по пути Прави, встать на сторону Кривды и не попытаться пресечь татьбу?.. Даже ценой собственной жизни»? — тут же спросил его вдруг внутренний голос. Спросил язвительно так, с издевкой, с подковыркой, с усмешкой, без какой-либо жалости к нему, Соколу-Сколоту. «Даже ценой собственной жизни», — ответила тихо совесть. «Да какой ты, к лешему, порядочный русич? Какая, псу под хвост, Правь? — продолжал издеваться кто-то злобный и циничный, прячущийся где-то в самых по-таенных и темных уголках Сколотовой души. — Ты, братец, просто глу-пец. Глупец — и все! Ты — глупее раба, дурнее римского гладиатора… Те на смерть идут поневоле, ты же — добровольно, по собственной глу-пости. Ты глупее говорливого выпивохи Врана, судьбу которого сам же и предсказал», — цинично ехидничал внутренний голос. «Правь — она всегда Правь, — не сдавалась совесть. — Только вольный и свободный человек может добровольно принять смерть». — «Да?» — саркастически ухмылялся злобный внутренний голос. — «Да!» — «А с друзьями как»? — «Друзей жаль».

Сколоту действительно было жаль друзей, безоговорочно пове-ривших в него и столько лет верой и правдой служивших ему. О себе как-то не думалось, ну, попал, так попал. А друзей, вот, было жаль. Взять того же Путяту, рискованного и отважного, или же верного Пе-рунко… А храброго Воя, не раз рисковавшего своей головой ради него, Сколота, разве не жаль? Жаль.