В тени богов. Императоры в мировой истории - Ливен Доминик

Большинство империй и императорских монархий было основано военачальниками. Это справедливо даже для коренных китайских династий Хань, Сун и Мин. В долгосрочной перспективе на первый план обычно выходили религиозные и культурные нормы. Конфуцианский и буддистский монарх был мудрецом и моральным компасом, а не воином, но некоторые китайские монархи из полностью коренных династий стремились к военной славе, а большинство сохраняло за собой последнее слово в вопросах генеральной стратегии и назначений на высшие военные посты. Европейские феодальные монархи и потомки воинственных кочевников, напротив, чтили свои военные традиции и должны были поддерживать их, чтобы сохранить уважение благородных элит. Стремление к военной славе порой приводило монархов к катастрофе. С другой стороны, победа на поле боя почти во всех империях приносила императорам величайшую славу и легитимность. В военном лагере император мог ощутить дух товарищества и свободы, который непросто было отыскать в его дворце и при дворе. Кроме того, правитель с военным опытом порой имел лучшую подготовку и закалку, когда возникала необходимость в кризисном менеджменте и быстром принятии решений перед лицом большой опасности и неопределенности.

Еще сильнее, чем большинство государств, империя нуждалась в мощной, но верной армии, которая сокрушала врагов из чужих стран, но при этом не представляла угрозы для собственного правительства. Римская императорская монархия хуже всего сочетала военную мощь с лояльностью. Периодические военные перевороты и гражданские войны между генералами принесли империи немало вреда. Главной причиной этого была слабость династического принципа в Риме. Из всех империй, изучаемых в этой книге, лучше всего этот принцип соблюдался в империях феодальной Европы и Европы раннего Нового времени. Это объясняет, почему европейские армии раннего Нового времени были одновременно и грозными, и лояльными. Монархи и офицеры благородных кровей происходили от феодальных воинов и имели одинаковые ценности и амбиции. Их сплачивали общий опыт, ритуалы, истории об отваге, традиции и чувство, что им отведены лишь временные роли в долгой эпичной семейной драме. Как в реальности, так и символически эти армии олицетворяли тесный союз между монархией и классом благородных землевладельцев, который был фундаментом большинства европейских государств раннего Нового времени. Форма офицера связывала его с его монархом и имела огромное символическое значение. На форме помещалось немало полускрытых кодов: наиболее очевидными были королевский вензель и корона, но, например, горжет на шее у офицера был последним элементом, оставшимся от рыцарских доспехов феодальной эпохи. Прусские, российские и австрийские монархи с середины XVIII века все реже появлялись на публике не в военной форме. Не стоит также забывать, что военная форма обладает банальной, но огромной привлекательностью. В XIX веке, когда мужской деловой костюм становился все скучнее и формальнее, дизайн военной формы шел в противоположном романтическом и экзотическом направлении. Полуколониальные шотландские килты и казачьи черкески добавляли лоска одеяниям британских и российских монархов эпохи высокого империализма³⁶.

Успешные империи были основаны на тесном и стабильном союзе монархии и землевладельческих элит. В долгосрочной перспективе в старые времена невозможно было поддерживать функционирование единого для всей империи бюрократического аппарата, который был достаточно велик и эффективен, чтобы не принимать в расчет эти элиты и работать напрямую с крестьянами. Союз монархии и местных элит требовал фиксированного соглашения о дележе излишков продукции, изымаемых у крестьянства. Заключить его было непросто. Эксплуатация крестьян не должна была доводить их до погибели, бунта или бегства. До наступления Нового времени все монархии были иерархическими, эксплуататорскими и ориентированными на интересы своекорыстных элит. Они, однако, также заявляли, что служат идеалам справедливости, и это находило отклик у народных масс. Миф о справедливом и великодушном императоре почти всегда играл ключевую роль в том, как императорские режимы представляли себя своим подданным словом, ритуалом и образом. Если реальность категорически не соответствовала этому мифу, возникала опасность. Особенно серьезной становилась проблема в том случае, если внезапно повышались давно установившиеся нормы эксплуатации. Даже без учета алчности и нерадивости монархов и аристократов, трудность заключалась в том, что плохие урожаи, погодные условия и масса природных катаклизмов легко подрывали неизменно хрупкий привычный порядок взаимодействия между императором, элитами и крестьянами. Его подрывали и растущие внешние угрозы, которые вынуждали монархию увеличивать численность армии и повышать налоги³⁷.

Элиты, естественно, не стремились делиться своими излишками с монархом, особенно если видели в нем иностранца, который жил далеко от них. Их нужно было убеждать в необходимости этого. Обычно, особенно в первые десятилетия правления династии, без принуждения не обходилось. В более длительной перспективе элиты нужно было привязывать к монархии, взывая к личной заинтересованности и чувствам культурной, идеологической, религиозной и солидарности. Королевские дворы часто играли главную роль в укреплении союза между монархами и высшим эшелоном элит. При дворе распределялись блага, на которых основывалась политика императорской монархии. Двор мог быть великолепной ярмаркой невест для аристократических семейств. Там монарх и аристократ налаживали личный и порой даже неформальный контакт. Часто двор становился площадкой для всевозможных развлечений: музыки, театра, бесед. Монарх мог выступать в роли щедрого хозяина. Королевская охота, распространенная почти во всех евразийских монархиях, отчасти заменяла войну в качестве арены для мужского товарищества, а также для демонстрации смелости и искусства верховой езды³⁸.

Придворные были и зрителями, и участниками блистательного, тщательно срежиссированного балета, в центре которого стоял монарх. На официальных мероприятиях каждый шаг и жест правителя должен был источать величие, внушать трепет и свидетельствовать о великодушии. Восседая на троне, монарх был окружен роскошно одетой стражей и придворными, занимающими места в соответствии со своим положением. Это отражало ключевой принцип иерархии, которая определялась близостью к монарху. В определенной степени это наблюдалось при дворе всех императоров, от династии Ахеменидов в V веке до н. э. до Людовика XIV и далее. Когда мы сегодня смотрим на какую-нибудь гигантскую картину с изображением придворного мероприятия, где присутствуют аристократы в причудливых париках и огромных юбках, происходящее на полотне кажется нам абсурдным, поскольку скрытые в ней коды потеряли актуальность и общепонятность. Но в свое время изображенные на картине люди “считали” бы все в мельчайших подробностях, поскольку расположение фигур, одежда и рыцарские ордена многое рассказали бы о каждом из присутствующих.

Тем не менее пример Людовика XIV обманчив, а идея о короле-антрепренере не универсальна. Даже по европейским стандартам французский король был уникален в том, что постоянно пребывал у всех на виду. Китайские и османские императоры были куда менее заметны. За пределами Европы монарх мог неделями пропадать за стенами своего гарема. Даже на публике он порой бывал недвижим, как статуя. Послы Людовика XIV, отправленные в 1680 году к королю Таиланда, “вошли в совершенно другой мир священного царствования. Здесь они увидели королей, которые сидели на троне, подобно богам”. Послов тайского короля, отправленных в Версаль, в свою очередь поразила неформальность двора, где монарха осаждали толкающиеся придворные, которые искали расположения, пока он прохаживался по коридорам своего дворца, беседуя с доверенными лицами. О многом говорит и разница между главными дворцами нынешних британских и японских монархов. Букингемский дворец и подходы к нему построены для публичных церемоний и показов. Резиденция японского императора представляет собой скромную группу из небольших современных зданий, скрытых от глаз за деревьями императорского сада. В честь коронации Елизаветы II по европейской традиции было устроено роскошное торжественное шествие по улицам Лондона. Самые важные и священные элементы в ритуалах восшествия на престол японского императора осуществляются в частичной, а порой и полной секретности. Они производятся не напоказ и лишены театральности. Предполагается, что наблюдать за ними должны небеса, а не придворные и тем более не народные массы³⁹.