Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119

Рунольв со своими людьми прожил у братьев три дня, в течение которых ничего не произошло. А потом уехали, и он, и Эрлинг, — каждый к себе.

Нет бедствия хуже неурожая!

Бывает неурожай хлебный. Бывает недород скотный. И еще неурожай морской, когда рыба уходит от берегов. Поодиночке эти бедствия случаются почти каждый год, и люди поневоле привыкли с ними справляться. Но трудно выжить, если все три наваливаются разом…

Потому-то приносят в жертву конунга, оказавшегося несчастливым на мир и урожай. И чтут колдунью, умеющую наполнить проливы косяками сельдей. И самый бедный двор редко обходится без пиров, устраиваемых по обычаю — трижды в год.

Первый пир собирают зимой, когда день перестает уменьшаться. Потом весной — на счастье засеянным полям. И наконец, осенью, когда собран урожай и выловлена треска… Это жертвенные пиры. Плохо тому хозяину, которого бедность вынуждает ими пренебречь! Бог Фрейр, дарующий приплод, может обойти милостью его двор. А удача — оставить.

В Торсфиорде ни разу еще не забывали об этих пирах. Вот только соседей в гости здесь не приглашали. Рунольв пировал у себя в Терехове, Виглафссоны — в Сэхейме.

К старшим братьям приезжал еще Эрлинг, и Хельги принимал его ласково, ведь не дело ссориться в праздник.

Раньше в Сэхейм заглядывал иногда херсир по имени Гудмунд Счастливый, старый друг Виглафа Хравна. Тот, что жил на острове в прибрежных шхерах, в трех днях пути к югу. Однако теперь его паруса с синими поперечинами появлялись в Торсфиорде все реже. Шесть зим назад Гудмунд херсир потерял единственного сына Торгейра и с тех пор сделался угрюм…

А приезжал ли кто к Рунольву — того Виглафссоны не знали и не хотели знать.

Когда подошло время осеннего пира, Видгу по обыкновению послали за Приемышем. Видга посадил Скегги в свою лодку и спихнул суденышко в воду. Хельги сказал ему:

— Только пускай Эрлинг в этот раз не привозит с собой Рунольва!

Накануне праздника Хельги подарил Звениславке золоченые пряжки: скреплять на плечах сарафан, который здешние женщины носили составленным из двух несшитых половинок. Звениславка не торопилась заводить себе чужеземные одежды — однако застежки понравились. Каждая была почти в ладонь величиной, и между ними тянулась тонкая цепь. Другие цепочки свешивались с самих пряжек.

Можно привесить к ним игольничек, обереги, маленькие ножны с ножом…

С обеих фибул смотрели усатые мужские лица. Грозные лица… Хмурились сдвинутые брови, развевались схваченные бурей волосы, сурово глядели глаза.

Одно выглядело помоложе, другое постарше. Пряжки как бы говорили: смотри всякий, что за человек подарил нас подруге. Он такой же, как мы. Обидишь ее — не спасешь головы!

Хельги был вполне ровней этим двоим. Хотя, правда, ни бороды, ни усов не носил.

— Нравится? — спросил он Звениславку. — Носить станешь?

Она ответила:

— Спасибо, Виглавич…

Он опустился на лавку и велел ей сесть рядом. И посоветовал:

— Носи так, чтобы смотрели один на другого. Это Хегни и Хедин, древние конунги. Хедин полюбил дочку Хегни и увез ее от отца. Хегин погнался за ним и настиг, и девчонка не помогла им помириться. Тогда они повели своих людей в битву и полегли все до единого. Но девчонка была колдуньей и ночью оживила убитых. И я слышал, будто они по сей день рубятся друг с другом где-то на острове, а по ночам воскресают из мертвых!

Мимо них из дому и в дом сновали рабыни и жены. Ставился хлеб, бродило пиво, готовилось мясо.

Хельги сказал:

— Я знаю, как выглядят твои пряжки, потому что это я велел старому Иллуги их сделать, и я видел их готовыми.

Он взял ее руку и положил на свое колено. Стал перебирать пальцы.

— Вот только тогда я думал, что они будут подарком моей невесте. И не тебе я собирался их подарить. Да и ты, как я думаю, не от меня хотела бы их получить. Расскажи про жениха!

Звениславка опустила голову, в груди поселилась тяжесть: ох ты, безжалостный!

— Что же тебе про него рассказать?

— Ты называла его имя, но я позабыл.

— Чурила… Чурила Мстиславич.

— Торлейв… Мстилейвссон, — медленно повторил Хельги. — Все имена что-нибудь значат. Мое значит — Священный. А его?

— Предками Славный… Хельги похвалил:

— Хорошее имя.

Звениславка подумала и добавила, невольно улыбнувшись:

— А кто не любит, Щурилой зовет. Рубец у него на лице-то… Вот и щурится, когда обозлят.

— Шрам на лице не портит воина, — сказал Хельги. — Потому что у трусов не бывает шрамов на лице. Твой конунг красивее, чем Халльгрим?

Звениславка долго молчала, прежде чем ответить:

— Такой же… только черноволосый.

— Стало быть, твой конунг некрасив, — проворчал Виглафссон. — Черноволосый не может быть красивым, даже если он смел.

Звениславка ответила совсем тихо:

— Нету краше.

Хельги сбросил ее руку с колена и вспылил:

— Убирайся отсюда! Ты будешь сидеть вместе с рабынями, потому что ты беседуешь с Иллуги охотнее, чем со мной!

Звениславка испуганно подхватилась с места, отскочила прочь. Хельги поднял голову — ну ни дать ни взять сокол, накрытый кожаным колпачком.

— Ас-стейнн-ки!

— Здесь я, Виглавич.

— Подойди сюда. Сядь…

Когда Эрлинг приехал в Сэхейм и сошел с корабля, Халльгрим немало удивился, увидев, что младший брат привез с собой жену и маленьких сыновей.

Этого Эрлинг никогда прежде не делал. Халльгрим спросил его без обиняков:

— Что случилось, брат?

Эрлингу явно не хотелось портить ему праздник.

— Думаю, безделица, Халли. Есть у меня раб по имени Рагнар сын Иллуги, да ты его знаешь… Халльгрим заметил с неодобрением:

— Малоподходящее имя для раба… Почему ты позволяешь ему так себя называть? Эрлинг пожал плечами:

— Приходится позволять, потому что он задира, каких и среди свободных немного найдется. Так вот этот Рагнар поссорился с рабом Рунольва, и они подрались. Того раба я знаю давно, поскольку он любит ходить ко мне во двор и мы с ним разговариваем. Он англ и из хорошего рода, а зовут его Адальстейном.

Вчера он пришел опять и рассказал, будто Рунольв всем жалуется на меня и на моих дерзких рабов и говорит, что давно уже ждет от меня беды.

— Лгун он, твой Адальстейн, — проворчал Халльгрим угрюмо.

— Может быть, и так, — сказал Эрлинг. — Но на него это мало похоже.

Адальстейн рассказал еще о том, что он решил убежать от Рунольва и остаться жить у меня. Я велел ему идти домой, но он не пошел. Тогда я послал к Рунольву человека, с тем чтобы он переговорил с ним и предложил виру за раба. Это было вчера, но тот человек не вернулся.

Пока он говорил, к ним подошел Хельги. Средний сын Ворона выслушал Эрлинга и усмехнулся:

— Стало быть, не вышло у тебя поиграть сразу двумя щитами. Приемыш. А уж как ты старался.

В другое время Халльгрим прикрикнул бы на него за такие слова. Но тут только поскреб ногтем усы и заметил:

— Ты потому и привез с собой столько народу, что твой двор больше не кажется тебе безопасным. Эрлинг кивнул:

— Это так, и я велел рабам вооружиться. Но я бы хотел, чтобы дело кончилось миром.

Хельги двинулся прочь и уже на ходу насмешливо бросил:

— А я не очень-то на это надеюсь! Вы с Рунольвом последнее время неразлучны: куда ты, туда следом и он!

Тогда-то подала голос зеленоокая Гуннхильд, молча стоявшая подле мужа.

— Ты, Хельги, выгнал бы нас вон, если бы был волен решать. Может быть, тогда Рунольв не стал бы вас трогать!

Хельги обернулся… Халльгрим помешал ему поссориться с братом, сказав:

— Тебя называют разумной, Гуннхильд. Однако иногда следует и помолчать!

В день, назначенный для пира, в ворота Сэхейма постучался всадник из Терехова…

А на плече у него висел щит, выкрашенный белой краской в знак добрых намерений и мира.

Всадник слез с седла и сказал:

— Меня прислал Рунольв хевдинг сын Рауда. Где Халльгрим Виглафссон?

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119