Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154
Вот только вместо бескрайнего моря здесь простирались поля и леса. И не корабли несли воинов на врага, а резвые кони…
И свой Харальд конунг сыскался в Стране городов. Пусть даже он родился не здесь, а по ту сторону Восточного моря. Венды никогда не были гардцам чужими. И этот конунг тоже поднял боевое знамя, собирая под него всех, у кого хватало отчаянного мужества связать с ним свою судьбу. А пожелал он не ограбить соседа, живущего за мысом. Не сходить набегом в другую, более обильную страну.
Думал вендский Хререк конунг великую думу: собрать воедино не город и не два, целую страну…
А с южной стороны, что мог, греб под себя далекий хазарский царь. А в Киеве городе, на берегу Днепра, сидели братья-князья, называвшие себя на хазарский лад — хаканами. И ни в жадности, ни во властолюбии северным и восточным соседям своим не уступали нисколько.
Почти ровно год прожил в Гардарики Халльгрим Виглафссон. Всего только год. Может, поэтому кое-что ему было виднее, чем самим гардцам. Конунгу он того не сказал бы ни за что. Но сам был уверен: пусть не захотел Торлейв сын Мстицлейва добром присоединиться ни к одной из нарождавшихся держав — а только рано ли, поздно ли подомнут и Круглицу, и Кременец.
Лаской или таской, а заставят позабыть прежнюю вольность. Быть им за щитом и под рукою у более сильного. У того, кто надежно сумеет оборонить от врага, но и мзды за это потребует немалой. Ну то есть в точности так, как сам конунг обошелся с финнами Барсучьего Леса.
И понял сын Ворона, что весь его путь в чужую страну был подобен скитаниям заблудившегося в чаще лесов. Все вперед и вперед шел тот человек, но лес вокруг только делался гуще. А когда вовсе выбился из сил, то вместо приветливого огонька впереди вдруг увидел, что описал полный круг и вернулся к своей прежней стоянке, к потухшим углям, к холодной золе кострища…
Халльгрим думал долго. Но наконец явился к Чуриле и сказал так:
— Я вовсе не отказался бы, конунг, этим летом съездить навестить свою страну. А то я стал уже забывать, как выглядят черные скалы, когда над ними зацветает шиповник. Я сходил бы одним кораблем с женой и Торгейром и не стал бы задерживаться надолго. Отпустишь ли?
Чурила поглядел на него и тоже впервые отчетливо осознал кое-что, ранее ощущавшееся лишь подспудно. Хорошо ли на сухом берегу морскому орлу, лакомому до рыбы? Да поглядеть один раз на урманина, когда ветер доносит хриплый крик чаек…
Он сказал Халльгриму:
— К осени ждать стану. За данью пойдем.
Когда Виглафссон в тот день возвратился домой, его, сурового, малоразговорчивого, еле признали. На другое же утро вытащили из сарая черный корабль. Спустили его на воду и принялись готовить в поход. И тому, кто всходил на его палубу, уже казалось, что не легкие речные волны колебали драккар, а тяжелая зыбь далекого океана…
Видга смотрел на все это с городской стены. И судорога сводила его пальцы на древке копья. Проболтался он только Смиренке:
— Я не такой могущественный вождь, чтобы отпрашиваться у конунга. Но когда-нибудь я им стану!
Так случилось, что гонцов хана Кубрата первыми встретили халейги.
Они уже наготовили в дорогу припасов: муки, зерна, соленого и вяленого мяса. И в погожий денек выбрались на реку проверить, хорошо ли перенес зиму старый черный корабль.
Широкая Рось приняла их радостно. На север, на север летели над нею разорванные облака! Порою солнце скрывалось, и тогда река сердито чернела, нетерпеливо требуя ласки и тепла. Но летучая тень скользила вперед, и полосатый парус вновь вспыхивал в солнечном луче.
Драккар бежал ровно и быстро… Время могло истереть веслами его гребные люки и притупить клыки носового дракона, но старый скакун сохранял прежнюю стать. И рука Олава Можжевельника, сидевшего на высоком сиденье у правила, была тверда, как всегда. Он-то, Олав, и разглядел на том берегу всадников, ездивших вдоль воды туда-сюда и махавших руками кораблю.
Он указал на них Халльгриму. Сын Ворона только пожал плечами, обтянутыми черным сукном. Узнать булгар было нетрудно. Другое дело, объясниться с ними он не сумел бы за все золото конунга хазар.
Но на его драккаре был Хельги, а рядом с Хельги сидел князь Радим, пожелавший побывать на боевом корабле. Слепого князя еще водили под руки — был слаб. Хельги помог ему подняться. Радим крикнул на берег по-булгарски, и его голос был звучен, почти как прежде.
Всадники отозвались немедля. Радим перевел:
— Дядя хана Кудряя к Чуриле Мстиславичу по делу какому-то приехал. Тебя, Виглавич, признали, перевезти просят…
Халльгрим еще не видел степных воинов в деле. Но десяток булгар, пусть сколь угодно отчаянных, никак не могли наделать на драккаре особой беды.
Халльгрим коротко кивнул головой. Корабль подогнали к берегу, поставили на желтый песок и бросили сходни.
Булгары возвели своих коней на драккар с таким невозмутимым достоинством, точно привыкли делать это ежедневно.
Один из них был старше годами и наряднее одеждой. Белый чуб, знак высокого рода, спускался у него с выбритой бронзовой головы. Седые усы свисали на грудь. Сверкал бляшками богатый боевой пояс, гордость степняка… А уж конь мог посрамить любого: огненной шерсти и наверняка такого же нрава. Хозяин не доверил его чужой руке, повел по сходням сам. Конь настороженно нюхал смоленые доски, покачивавшиеся под ногами. Булгарин не торопил его, давал привыкнуть. И мало-помалу конь освоился, забыл недоверие и страх.
Хельги на ухо Радиму описал старого воина. И князь поднялся вновь, приветствуя его как равного себе:
— Здрав будь, Булан, светло сияющий в спорах мужей! Тучны ли нынче стада твоего славного племянника, хана Кубрата?
Булгарин отвечал так:
— Мой родич хан шлет привет своему союзнику, хану славов, и всем его всадникам и призывает на них милость вечного неба. Он желает, чтобы его земля и твоя, младший хан, оставалась всегда плодородной, а стада не ведали мора.
Он видел запавшие веки Радима, но не позволил себе опуститься до жалости, унижающей храбреца. И только в зорких черных глазах Булана Хельги причудилось нечто вроде досады: каким воином оскудели бранные поля!
