Тайна Моря - Стокер Брэм

— Теперь, когда мы одни, вы расскажете о Гормале и странных происшествиях?

Я попытался заговорить, но гроза не давала вести рассказ. Тогда я предложил удалиться за дюну. Так мы и сделали, устроив себе гнездышко в глубокой лощине позади дальней от моря гряды. Здесь, присев среди высокой метлицы, хлеставшей под дикими порывами ветра, как кнуты, и под бесконечной бомбардировкой мелкого песка с верхушек дюн, я рассказал о своем знакомстве с Гормалой и Вторым Зрением.

Слушала Анита жадно. Временами я не видел ее лица, поскольку сгущались сумерки и тучи неслись над головой и громоздились махинами над западным горизонтом, затмевая остатки дня. Но когда я все же, в просветах между летящим песком и брызгами, мог разглядеть ее как следует, то видел, что ее лицо светится живым умом. Рассказ трогал ее до глубины души, и она понемногу придвигалась ко мне, как, например, когда я повествовал о погибшем ребенке и о страшной борьбе Лохлейна Маклауда за жизнь с волнами у Скейрс. Ее вопросы порой позволяли взглянуть на произошедшее с новой стороны, поскольку стремительная женская интуиция схватывала возможности, каких сторонилась моя строгая логика. Прежде всего ее заинтересовала процессия привидений в канун Ламмаса. Лишь раз за время рассказа она прервала меня — не намеренно перебивая, а искренне добавив собственное замечание. А именно — когда я рассказал о том, как мимо прошли вооруженные люди, она выдохнула:

— Испанцы! Я так и знала! С какого-то затонувшего корабля Армады!

Когда же я рассказал, что один обернулся и взглянул на меня, как живой, она выпрямилась и расправила плечи, а затем, настороженно оглядевшись, словно выискивая спрятавшегося врага, сцепила руки и сжала губы. Ее большие темные глаза как будто сверкнули, но она вмиг овладела собой.

Когда я закончил, сколько-то она сидела молча, вперившись взглядом перед собой, словно погруженная в глубокие размышления. Вдруг она произнесла:

— У него был какой-то секрет, и он боялся, что вы его раскроете. Я все так ярко представляю! Он, поднявшись из могилы, видел своими мертвыми глазами то, что вы видите живыми. Нет, больше: возможно, он видел не только то, что вы видели — и что именно видели, — но и куда вас приведут эти знания. В том и есть цель Гормалы — завладеть Секретом Моря! — Ненадолго замолчав, она продолжала, вскочив и меряя шагами нашу лощину, кулаки сжаты, глаза сверкают: — А если Секреты Моря есть, почему бы ими не завладеть? И если они принадлежат Испании и испанцам, то тем более почему бы не завладеть ими? Если у испанца был секрет, то уж не сомневайтесь, что в нем нет ничего хорошего для нашей расы. Да… — Она взволнованно придвинулась: — Да, становится невероятно интересно. Если его мертвые глаза стали живыми на миг, почему бы перемене не продлиться дольше? Вдруг он и вовсе материализуется. — Внезапно она замолчала и сказала: — Ну вот! Как обычно, размечталась. Нужно хорошенько все обдумать. Это слишком чудесно и волнующе. Вы же позволите расспросить вас еще, когда мы встретимся снова?

Когда мы встретимся снова! А значит, мы встретимся; одна эта мысль меня согрела, и ответил я лишь через несколько секунд полного восторга:

— Я расскажу вам все, что знаю, все. Вы поможете мне разгадать Тайну; быть может, вдвоем мы добудем Секрет Моря.

— Как захватывающе! — не сдержалась она и тут же замолчала, словно опомнившись. После паузы она добавила спокойнее: — Боюсь, нам пора возвращаться. Путь домой неблизкий, и час уже поздний.

По дороге я спросил, не проводить ли ее и миссис Джек домой. Я мог бы взять коня в гостинице и поехать с ними. Отвечая, она легко рассмеялась:

— Вы и в самом деле очень добры. Но нам никто не нужен! Я хороший кучер, наша лошадь послушна, фонари яркие. У вас здесь не бывает засад, как у нас, на Западе, и я вне сферы влияния Гормалы, а потому не думаю, что нам нужно чего-то бояться! — И после паузы добавила: — Кстати говоря, с тех пор вы не встречали Гормалу?

Со странным чувством, которое тогда я не разобрал, но позже определил, что в нем содержалась некая доля экзальтации, я ответил:

— О да! Видел ее два дня тому… — Тут я прервался, вновь ощутив, как переплетаются события.

Мисс Анита заметила на моем лице удивление и, придвинувшись, попросила:

— Расскажите!

И я рассказал об аукционе в Питерхеде, о сундуке и бумагах с таинственными отметинами, о том, что считал их какими-то расчетами — или, добавил я, взвешивая новую мысль, «тайнописью». Не успел я прибавить еще и слова, как она решительно ответила:

— Нисколько не сомневаюсь, что так и есть. Вы обязаны разобраться. О, просто обязаны, обязаны!

— И разберусь, — ответил я, — если таково ваше желание.

Она ничего не ответила, но по ее лицу растекся румянец. Затем она снова двинулась к гостинице.

Шли мы молча, вернее, двигались перебежками, спотыкаясь, — так подгонял в спину свирепый ветер. Пригорки и спуски под ногами прятались за дымкой песка, что летел из-под метлицы на верхушках дюн. Я бы и хотел помочь мисс Аните, но меня удерживал благоразумный страх показаться чересчур навязчивым и тем самым утратить часть ее расположения. Я почувствовал, что расплачиваюсь за тот поцелуй воздержанием. Молчание меж тем уже казалось нелепым, и, чтобы с ним покончить, я сказал, найдя в памяти тему, которая не повредила бы ее мнению обо мне:

— Судя по всему, вам не нравятся испанцы?

— Нет, — с ходу ответила она. — Ненавижу! Мерзкие, жестокие, коварные мерзавцы! Только взгляните, что они вытворяют на Кубе! Вспомните «Мэн» [19]! — И тут она добавила вдруг: — Но как вы догадались?

— Подсказал ваш голос, когда вы рассуждали вслух после моего рассказа о привидениях и о матросе с живыми глазами.

— Верно, — задумалась она. — Так и было. Мне нужно лучше держать себя в руках и не позволять чувствам брать над собой верх. Я так легко выдаю все, что у меня на душе.

Я мог бы на это кое-что заметить, но побоялся. Тот поцелуй казался предостережением, мечом, повисшим над моей головой на волоске.

Уже скоро я узнал ценность своего молчания. Убедившись в моей деликатности, мисс Анита заговорила уже по собственному почину. Говорила она о процессии привидений; впрочем, внезапно прервавшись, словно что-то вспомнила, она спросила:

— Но почему вы так переживали, чтобы Гормала не увидела, как вы спасаете нас с рифа?

— Потому что не хочу, — ответил я, — чтобы она имела к этому какое-то отношение.

— Что вы имеете в виду под «этим»? — Меня насторожил ее тон. Нотка неискренняя — не та естественная интонация, что присуща вопросам без двойного дна. Скорее это была интонация человека, который отлично знает ответ еще до того, как его услышит. Я уже говорил, что плохо разбирался в женщинах, но кокетство — каким бы ни было оно нежным, изобретательным, очаровательным — ни с чем не спутает ни один мужчина, что чего-то стоит! Втайне я радовался, чувствуя, что получил преимущество в борьбе полов. Это знание уняло мой пыл и призвало мозг на помощь сердцу. Ничто не было мне желаннее, чем простереться — как фигурально, так и буквально — у ее ног. Но разум настроился завоевать ее, он искал лучшие средства для этой цели.

Отвечая на ее вопрос, я сам заметил свою лаконичность:

— Под «этим» я имею в виду встречу с вами.

— И с миссис Джек, — не дала она договорить.

— И с миссис Джек, конечно, — продолжил я, радуясь возможности сказать то, на что сам бы не решился. — Или, пожалуй, лучше выразиться так: встречу с миссис Джек и ее подругой. Знакомство с миссис Джек было совершенно замечательным, и могу честно сказать, что этот день — самый счастливый в моей жизни.

— Вы не думаете, что нам лучше поторопиться? Миссис Джек уже заждалась! — сказала она, но без малейшего намека на упрек.

— Хорошо, — ответил я и, взбежав по крутой дюне, протянул руку.

Отпустил я ее ладонь, только когда мы сбежали по противоположному склону и преодолели следующий пригорок, выйдя на плоский песчаный пустырь перед дорогой, над которым плыло призрачное облако песка.