Десятый самозванец - Шалашов Евгений Васильевич

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95

— Назарий Петрович! — возопил Гринька, бухаясь на колени. — Прости меня, дурака! Прикажи лучше в батоги^[6] меня бить без жалости, но к батьке не отправляй!

Ладно, — вздохнул дьяк, — к батьке погожу отправлять. Но, — нахмурил он бровь, — из молодших подьячих переведу я тебя обратно — в неверстанные писцы…^[7]

— Назарий Петрович, да я щас, мигом! — радостно возопил Гринька, срываясь с места.

— Стой! — рыкнул Чистой, а когда тот встал как вкопанный, строго заметил: — Судочки-то^[8] небось грязью да паутиной поросли? Так ты, лодырь, их так в харчевню-то и понесешь… А там — кто же их мыть будет? Так ведь и плюхнут прямо в грязное! Нет уж, всю посуду намоешь да золой надраишь, а опосля мне покажешь. Понял?

— У-гу-у, — радостно завыл лодырь, срываясь с места.

— От дурень, — беззлобно сказал дьяк вслед Котошихину.

А когда Гринька гордо предъявил начищенные до блеска медные судки, Назарий Петрович остался доволен и вроде бы его простил.

— На-ко, — протянул дьяк копеечку. — Возьмешь сегодня щи да каши на троих, а потом скажешь Ерофею Ивановичу да Унковскому Ваське, чтобы на обед ко мне шли.

…Приглашенные к столу понимали, что дьяк их зовет не на особливый пир, а потому, что есть срочное дело. Дьяк Посольского приказа Ерофей Иванов, коего все, кроме начальника, звали Алмазом, послал домой татарчонка предупредить жену, чтобы обедать не ждала и послала бы чего-нибудь к столу. Ну а та и расстаралась рыбными пирогами да кашей с черносливом (день-то постный). Унковский, старший подьячий, был вдовцом и потому приволок к столу копченого леща и квас.

Помолившись, все трое принялись за постные щи, принесенные Гринькой.

— Поварню бы завести? Что мы все — по харчевням да по трактирам, прямо как стрельцы холостые, — задумчиво сказал думный дьяк, отодвигая пустую миску.

— Неплохо бы, — согласился Унковский, а Ерофей-Алмаз, которому было все равно, промолчал.

От каши с черносливом дьяк решил отказаться, зато пирога с осетром отведал с удовольствием.

— Мастерица супруга-то у тебя! — похвалил Чистой, на что Иванов горделиво кивнул.

— Только ежели поварню-то заводить, так ведь и место под нее нужно, — отметил Унковский, обдирая леща. — Это ж тогда пристройку надобно делать…

— И — повара брать и мужиков кухонных, — согласился начальник приказа, запивая обед квасом.

— А для Васьки — повариху погрудастей! — хохотнул Алмаз Иванович.

— По мне, так лучше позадастей! — не стал спорить Унковский, вдовствовавший уже второй год.

— Ну, приказной люд, ерунды не болтать! — с нарочитой строгостью насупился дьяк. — День-то не скоромный, а вы…

Подчиненные притворно притихли, а Назарий Петрович продолжил рассуждать о поварне:

— Ну, надо бы все обдумать да обсчитать, а там уж и решать — челобитную государю подавать или нет. Даст боярин Морозов денег — тогда можно. Ну а ежели не даст? Ну да ладно, — заключил он, — поварня от нас не уйдет. Жили мы как-то без нее и еще проживем…

— Дело, стало быть, спешное есть, — вздохнул Алмаз Иванович.

— Ну, может, не столько спешное, сколько важное, — кивнул Чистой, вытирая руки рушником.^[9] — Помолимся да поговорим…

Поблагодарив Господа за трапезу крикнули Гришку, чтобы тот убрал со стола. А после того, как Котошихин сгреб всю посуду и протер столешницу, посольские чины принялись за дело. Бумаги, присланные из Константинополя-Стамбула, читались вслух самим дьяком, а потом перечитывались наособицу.

— Не густо примет-то Телепнев накопал, не густо… — вздохнул Назарий Петрович. — Лет, может, под тридцать, а может, чуть поболе… Волос черен, лицо продолговатое… Хм. Нет бы шрамы какие там на теле… Или пятна там, родинки. Как искать-то будем?

Алмаз Иванович читал грамотки более вдумчиво, посему первым нашел кое-какую зацепочку:

— А вот, Назарий Петрович, пишет Телепнев, что переводчик при посольстве, Зульфикар-ага, сказал, что сей самозванец по-турецки говорит чисто, но так, будто татарский язык вначале учил… И вот, еще… Хвастал оный самозванец, что в Польше бывал и язык польский разумеет, впрочем, обронил еще в беседе, что Москву тоже хорошо знает.

— Ну и что? — пожал плечами Чистой. — Ну, знает… И что с того, что знает-то? Чем нам это помочь-то сможет?

— Так подумать нужно, чем… — задумался Иванов. — Может, прикинуть, кто у нас такой умный-то может быть? Кто ж он таков-то — Иоанн Васильевич Каразейский-Шуйский?

— Ну так где тут зацепочка-то? — хмуро сказал начальник приказа. — Ну, то, что не Шуйский, — понятно. А Иван? Иванов-то у нас пруд пруди. А может, имя-то совсем другое… Из княжат или из детей боярских? Ну, из этих-то — вряд ли… Телепнев бы узнал.

— Может, из купцов? — предположил Унковский. — Купцы-то могут и языки хорошо знать. Как считаешь, Алмаз Иванович?

— Может, — согласился приказной дьяк Иванов, который и сам был из московских гостинодворцев. — Только что-то не припомню такого…

Алмаз Иванов задумался, но, не упомнив, кто из знакомцев мог бы подойти под описание вора, покачал головой.

— Может, из приказных? — предположил Унковский.

— Из приказных? — недоверчиво спросил Назарий Петрович. — Много ли приказных, чтобы по-татарски, по-турецки да по-польски говорить умели? Ну, по-татарски, положим, — принялся рассуждать думный дьяк, — многие знают да понимают. А по-польски? Тоже есть такие. А так, чтобы сразу да три языка? Наш ежели приказ взять, так и то — не более пяти-шести человек наберем. Грамотный да иноземную речь знающий? Вот я таких за двадцать лет службы не упомню.

— А Костка Конюхов? — вспомнил вдруг Алмаз Иванович. — Умнейшей головы мужик был, хоть и пьяница. Все грамотки, хоть русские, хоть иноземные, читал как Псалтырь. Пропал он, не то три, не то четыре года назад.

— Да нет, — покачал головой Чистой. — Не Костка это. Тому, сколько помню, и лет-то уже к полcта, да и приметы другие. Длинный он, сутулый, да и волос не черный. Он, помнится, весь уж седой был. Вроде бы спился да помер. А так… светла головушка была! Васята, а ты что скажешь?

— А что сказать? — спросил Унковский, которому было не впервой работать «гончим псом» Посольского приказа. — Среди беглых приказных надо искать. Сейчас возьму молодших подьячих да по приказам разошлю. Поспрошают, списки составят — всех, кто без вести пропал али в бега подался. Потом приметы их сверять будем… А вот Алмазу Ивановичу — в Разбойный бы приказ сходить. Пусть приказные тамошние посмотрят — нет ли у них кого похожих людей в розыске, с такими вот приметами. Мне-то могут и не сказать… Ну, чует мой нос, что что-нибудь там да должно быть — такое… такое… любопытственное. Может, где-нибудь да и всплывет рыбка-то наша…

* * *

— Ну, нашли чего? — с надеждой посмотрел Чистой на вошедших в палату дьяка Иванова и старшего подьячего Унковского.

— Вроде бы… — неопределенно ответствовал Унковский, вытаскивая из-за пазухи несколько грамоток.

— Ну садитесь да толком разъясните, — осерчал дьяк. — Почитай, цельную неделю по приказам лазили, так не тяните кота за хвост! Меня же нонеча боярин грозился к царю отвести, чтобы о деле потолковать…

— Алмаз Иванович, ты начнешь али я? — почтительно спросил Унковский.

— Ну, давай я вначале скажу, а ты — продолжишь, — предложил Иванов. — Пришел, значит, я в приказ Разбойный да попросил, чтобы рассказали — не было ли каких-нибудь с приказными происшествий? Может, пропадал кто, может — убили. Вначале-то они поворчали: мол, таких случаев в Москве — пруд пруди. Ну где ж им всех приказных упомнить? Каждый год бегут, кто — в Литву, кто — на Дон да на Запорожье. А уж мертвыми-то кажий месяц одного-другого находят. А я им тут приметы-то и обсказал… Старшой подьячий сразу тут вспомнил, что был у них мужик с такими приметами. Только вроде погиб мужик-то — года три назад пожар на Тверской случился. Может, помнишь, Назар Петрович?

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95