Санджар Непобедимый - Шевердин Михаил Иванович

Пока доставали с полки чашку, пока бегали за водой, Уста Гияс не произнес ни слова. Сквозь приспущенные веки он наблюдал за собравшимися, и презрительная усмешка бродила в уголках его губ.

Только напившись и облегченно вздохнув, он снова заговорил, но уже совсем другим тоном:

— Во время посещения святых мест мы имели удовольствие встретиться с их превосходительством, представителем могущественного доброжелателя нашего — Великобритании. Они изволили проявить внимание и интерес к делам нашим и воинам ислама. После других и приятных бесед их превосходительство выразили пожелание дальнейших успехов и удач.

Уста Гияс замолк. Белые тонкие пальцы его рук медленно перебирали зерна четок. Вздох разочарования прошелестел по комнате. Никто не нарушал молчания. Вдруг Уста Гияс, как бы невзначай, бросил:

— Их превосходительство изволили сообщить, что высшее мусульманское духовенство Пешавера, Пенджаба и Карачи соблаговолили принять участие в делах своих братьев — наших мусульман и направили нам, на укрепление дел благочестия в святых храмах и мазарах священной Бухары, десять тысяч фунтов стерлингов в золоте и бумажках… дабы денно и нощно имамы наши и муфтии возносили моления к престолу всевышнего о гибели и низвержении большевистской скверны… — Как будто между прочим он добавил: — А также через Дарью переправлен кое–какой груз в ста двадцати тюках и ящиках, с пожеланием, чтобы друзьям он принес пользу, а врагам вред.

После того как радостное оживление, вызванное сообщением Уста Гияса, улеглось, заговорил ишан Ползун:

— Много народа, всевозможных советских начальников едет через Байсун в Дюшамбе. Хотят там утвердить вместо благочестивого эмирского правления власть большевиков. Везут много денег. Серебро и новые белые червонцы… Много мануфактуры и другие товары. Если привезут туда товары, народ скажет — Советы хороши, заботятся о народе.

Вошедший последним заметил:

— Али–Мардан–бек может, наверно, ответить. Его люди рыскают по дорогам…

Ползун резко и недовольно перебил говорившего:

— Али Мардан? Вы хотите сказать — Кудрат–бий парваначи? Прошу помнить, что господин Али–Мардан удостоен самим пресветлым эмиром назначения командующим всей бухарской мусульманской армией в высоком и достойном звании парваначи.

— Понятно, понятно, я забыл. — В тоне говорившего звучали пренебрежительные нотки. — Пусть господин парваначи ударит на них и…

— Но я хочу сказать, что караван сопровождают красные кавалеристы, — недовольно хмурясь, возразил Али–Мардан.

— Все! Кончено, — перебил ишан Ползун, и его лицо искривилось в усмешке. — Пообещайте вашим молодцам побольше добычи, деньги, женщин, — и никто до Дюшамбе не доберется. Дальше: что делать с предателем и вероотступником? Именем этого большевика не хочу осквернять рот.

Тот же посетитель снова заговорил:

— Неужели господин Кудрат–бий не в состоянии прекратить в какой–нибудь стычке жизнь вонючего батрака Санджара?

— В его отряде, — поспешно возразил Али–Мардан, — сто одиннадцать здоровенных, сильных, как бугаи, босяков, ненавидящих богатых. Они заражены ядом большевизма, и у всех есть винтовки, а патронов некуда девать. Только вчера они убили восемнадцать моих лучших воинов в бою под Люгляном.

— Купите его, — сказал ишан Ползун, — а если не пойдет на это, то… Ну, не обязательно нужна битва, сражение. О! Вот мысль. Устроить пир. Пир без улака не бывает. Улак без Санджара не обойдется. А там, знаете, в смятении, в суматохе… Отчаянная голова, отчаянная. Жаль, что он не наш. Как так? Столько у нас светочей ислама, знаменитых на всем Востоке ученых, глубочайших знатоков священного писания, а одного пастуха мусульманином сделать не можем.

— Хорошо, — заметил Али–Мардан, — только пусть… вот вы, бек, устройте пир у себя в Тенги–Хараме. Вы любитель улака. — И он повернулся всем своим грузным телом к последнему гостю.

— Да, можно устроить, — протянул тот, кого назвали беком.

— Вы сами… понимаете, сами! — крикнул Ползун.

Бек сжался и низко опустил голову.

— Еще что? — Ползун обвел всех взглядом. — Нет ничего… Так я прочитаю письмо из Ташкента. Ну, тут вначале разные приветствия и вежливости. Я о деле. Так, так… «организация неудачная»… Нет, не то. Вот–вот, слушайте:

«Мы — люди новой жизни, мы против тирании эмира и против религиозных мракобесов. Вы это, конечно, знаете. Достоуважаемейший Бехбуди нас учил: «Идите с простым народом, пока он вас слушается». Вы это забыли. Узду сняли и думали, что одного недоуздка достаточно. Вот теперь и проливаете слезы обиды. Народ ускакал на скакунах ярости далеко и опередил вас, и сбросил вас с коней. Открытой борьбой против советов вы ничего не сделаете. Теперь есть только один путь. Очень умные и достойные люди так и сделали. Сделайте так и вы. Откройте объятия большевикам, но делайте и поступайте во всех делах по совести. Воинам ислама тем самым поможете больше, чем если будете с ними, в их стане. Так мы счастливо принятыми мерами укоротим руки наших врагов, и усилия этих злоумышленников–большевиков обратятся на их же голову…»

Сделав паузу, горбун прибавил:

— Подписи очень почтенных людей. Понятно?

Собравшиеся закивали головами. Али–Мардан нервно теребил бороду. Да и остальные гости были несколько возбуждены: во всем собрании не замечалось обычной чинности и благолепия, были отброшены вежливые эпитеты и обращения, принятые на совещаниях высокопоставленных лиц.

Последние годы наложили суровый отпечаток на всех собравшихся. Али–Мардан, уже несколько лет под именем Кудрат–бия руководивший крупной шайкой басмаческих головорезов, потерял весь блеск и вылощенность придворного; он очень постарел, огрубел во время походов и вечных скач?к по степям и горам, преследуемый по пятам отрядами красноармейцев. Кто бы сказал, посмотрев на этого, неопрятного на вид, степняка от которого на версту несло лошадиным потом и чесноком, что он еще не так давно блистал в светском обществе Лондона и Берлина в качестве восточного князя — неофициального представителя сказочной Бухары? А что стало с неукротимым Саид Ахмадом, недавним владетелем тысячных стад, богатейшим скотоводом, дикий произвол которого в степях Карнапчуля вызывал недовольство даже среди прочих феодалов Бухары? Он стал робок, его трусливая натура проглядывала в каждом слове и жесте.

Были здесь и другие, еще недавно могущественные властители душ и имущества дехкан — крупные землевладельцы, обладатели несметных богатств, ныне лишившиеся почти всего и потерявшие почву под ногами. Их уже страшило всякое действие, и многие из них рады были уцепиться за малейший повод, чтобы уклониться от открытой, активной борьбы против советской власти и забиться в щели, сохранить любой ценой свою шкуру. Таким поводом, и при том очень благоприятным, было прочитанное письмо.

Но ишана Ползуна трудно было провести. Важно погладив бородку, он произнес:

— Для начала каждый внесет на пользу дела по мере своих сил и щедрости. Кто и сколько?

Но так, как никто не торопился отвечать, а на лицах гостей появилось весьма постное выражение, Ползун угрожающе протянул: «Помните обещание!» и при этом закатал левый рукав халата. На белой коже руки можно было прочитать вытатуированную синеватую надпись, сделанную арабскими письменами:

«Нарушитель обета прогневит его!».

Все гости, словно загипнотизированные, также засучили рукава; у всех оказалась такая же надпись. Проделав это, каждый со вздохом поспешил заявить:

— Пятьсот!

— Четыреста!

— Тысячу !

Поглядывая исподлобья на своих гостей, Ползун разгладил на колене лист бумаги и начал записывать фамилии и цифры.

Против некоторых он делал приписки. И тогда каждый вытягивал шею и старался рассмотреть, что там записано. Переписав всех присутствовавших, ишан Ползун объявил, в чем дело:

— Деньги — деньгами, но Саид–Ахмад пригонит, кроме того, пятьсот баранов, Нурулла–бай из Гиссара — четыреста, Мингбаши–казак даст двадцать коней. Нужно, чтобы Гияс–ходжа с вакуфа отправил воинству парваначи сто арб сухого клевера, Чунтак тоже сто.