На попутном пустом грузовике они выбрались из мрачного каменноугольного района и остановились ночевать на краю лиловых зарослей вереска.
Это было чудесное, доступное всем ветрам место, с которого открывался вид на долину и поросшие вереском холмы. Вниз по склону журчал ручеек. На холме, среди сухой травы и кустов вереска, лежали гранитные валуны причудливой формы. Ручеек, журча, прокладывал себе путь среди зеленых, желтых и красноватых мхов, и сама вода казалась окрашенной в красный, цвет, словно вино.
Шоссе осталось далеко. Вся эта холмистая местность была необитаема; только овцы медленно передвигались по склону, пощипывая траву. Когда они перепрыгивали с одной травяной кочки на другую, из-под ног у них выпархивала куропатка. Она с резким свистящим звуком взмывала в воздух, как бы протестуя против чего-то, и уносилась прочь, к линии горизонта. На холмах снова воцарялась тишина.
Путники разложили костер в защищенном местечке - для этого пришлось исходить окрестности на целую милю вокруг в поисках хвороста, которого едва хватило, чтобы сварить ужин.
Солнце между тем уже село, унося дневной свет за гребни западных холмов. Поднялся холодный ветер, раздувший тлеющие уголья. Лайэн закурил трубку и принялся цитировать строки о "ветре, что бродит по пустошам...", принадлежащие какому-то Джорджу Борроу, о котором он был, кажется, весьма высокого мнения.
- Но есть вещи, - сказал он, резко нагнувшись вперед и похлопав обоих по плечу для придания своим словам большей выразительности, - которые они у нас отнять не могут, несмотря на всю нашу бедность и бесправие. Море и холмы - "широкую эту дорогу и придорожный костер", - все то, что действительно имеет цену. Разве эта мысль недостаточно утешительна сама по себе?
- Безусловно, - сказала Энн, - хотя холмами сыт не будешь, а морем не напьешься.
- Да и от костра мало проку, если на нем нечего сварить, - добавил Дик.
- Ах вы, зверята, зверята! Ни малейшего чувства прекрасного!
Безоблачное небо все было усеяно звездами. Лайэн расположился на ночлег прямо под открытым небом, в нескольких шагах от их палатки. К счастью, его радужные предсказания оправдались - ночь выдалась сухой, и утром их разбудило яркое солнце, а по долине внизу стлался легкий туман, предвещая погожий денек. Все говорило о том, что наступает жаркая пора.
- После завтрака,- сказал Лайэн, - я сяду за карандашные наброски. А вы, милостивая государыня, сядьте-ка вон на той скале и позируйте на голубом фоне.
- Вы же сказали, что напишете мой портрет маслом?
- Я это сделаю потом, по эскизам. Придется подождать, пока я смогу приобрести кусок хорошего холста и кобальтовую краску.
Едва он начал рисовать - Дик в это время, ворча себе что-то под нос, мыл в ручье посуду, - как произошло непредвиденное.
- Что это вы делаете, голубчики? - услышали они у себя за спиной.
Оба оглянулись. Они так увлеклись своим делом, что не слыхали, как к ним подошел человек.
Он стоял на травянистом пригорке, оглядывая лагерь, и казалось, что ноги его, обтянутые гетрами, топчут зеленый краешек неба. Торчащая у него под мышкой двустволка так естественно гармонировала со всей его внешностью, что напоминала сук могучего древесного ствола. Его темное, сморщенное лицо было похоже на старый, изношенный башмак.
- Так что же вы тут делаете? - угрожающе повторил пришелец.
Дик и Энн посмотрели на Лайэна, ожидая, что он скажет. Но Лайэн удостоил незнакомца лишь беглым взглядом через плечо и продолжал рисовать.
- Ищем ветра в поле, - бросил он в ответ, не повернув головы и не вынув трубки изо рта.
Медленно прокладывая себе путь меж валунов и кустов вереска, пришелец направился вниз по склону. Следом за ним шла собака. Остановившись возле Лайэна, он пробормотал:
- Что? Я на ухо стал туговат.
Лайэн черкнул еще два штриха, вынул трубку и учтивым тоном произнес:
Я сказал, что мы с таким же успехом могли бы искать ветра в поле. Но мы не... мы еще не спятили с ума. Мы занимаемся живописью. Я, по крайней мере. А эта юная особа мне позирует.
- Так. - Пара неодобрительных глаз окинула Энн с ног до головы. - Так, девицу в трусах рисуете? Ничего себе, подходящее занятие! Я и сам бы не прочь - умеем не хуже вашего.
- Послушайте, - не выдержал Лайэн, - какая муха вас укусила?
Незнакомец обернулся. Его бурое лицо побагровело.
- Посторонним запрещено останавливаться на этой пустоши. Тут водятся куропатки.
- Ах, вон что!
- Так приказал хозяин.
Лайэн изящным движением поднялся на ноги, заложил руки в карманы и покровительственно улыбнулся лесничему.
- Знаешь, старина, если ты дорожишь своим местом, тебе не мешало бы помнить в лицо гостей твоего хозяина, а не болтаться по усадьбе и грубить им.
У лесничего округлились глаза и отвисла поросшая щетиной нижняя челюсть.
- Неужто вы... вы... один из гостей сэра Олберта, которые приехали на этой неделе, сэр?
- Именно так. Сэр Олберт - мой старый друг.
- Простите, сэр, но я заметил эту палатку, сэр, и подумал, что...
Лайэн скривил губы в аристократической улыбке.
- Уж не принял ли ты меня за... - Он бросил взгляд на детей. - Неужели сам не можешь смекнуть, что в такой палаточке не хватит места для троих?
- Вы правы, сэр. Прошу прощения, сэр. Сплоховал я на сей раз. Я ведь это... не очень-то часто бываю в главном доме, не то что там лакей или горничные... Не упомню в лицо всех гостей.
- Ну ладно, ладно! - И Лайэн великодушно махнул рукой. - Кстати, я, кажется, припоминаю твое лицо, хоть ты меня и забыл. Не ты ли заряжал мне ружье на охоте у сэра Олберта в прошлый сентябрь?
Лесничий просиял:
- А ведь и то, сэр! Как же, как же! Теперь припоминаю, сэр. Вы еще стреляли без промаха.
- М-м-м... да как тебе сказать. - Лайэн тихонько зевнул. - Надеюсь, дражайший, ты не станешь притеснять этих молодых людей. Мы повстречались накануне вечером, и мне захотелось их нарисовать. Я разрешил им расположиться на этой пустоши, обещав прийти пораньше утром. Вина, конечно, моя, но, кажется, дичь не потревожена.
