Дьявол Шарпа - Корнуэлл Бернард

Вопрос повис в воздухе, вызвав драматический накал, ради которого и был задан. Батиста подошёл к Шарпу вплотную:

— Итак, мистер Шарп, зачем же вы всё-таки приехали в Чили?

— Забрать тело дона Блаза Вивара.

— Абсурд! Абсурд! Какая необходимость графине Моуроморто посылать прихвостней через полземли за останками мужа, если ей достаточно было бы послать запрос в Мадрид, и тело ей привезли бы без каких-либо хлопот?

— Донна Луиза не знала, что её муж погиб. — прозвучало это беспомощно даже для самого Шарпа.

— За кого вы меня принимаете? — Батиста поиграл кнутом, — Я скажу вам, что привело вас в Чили.

— Ну-ну?

— Вы хотели связаться с бунтовщиками. Кому же ещё вы везли деньги? Всем известно, что Англия не прочь насолить Испании.

— Если так, зачем же мне везти золото на королевском корабле?

— Усыпить подозрения, зачем же ещё? Кто послал вас, Шарп? Ваши английские дружки-торгаши, полагающие, что тянуть соки из Чили будет проще, если страной завладеет шайка изменников?

— Меня послала графиня Моуроморто.

— Она ведь англичанка, не так ли? По-вашему, благородно сражаться за торгашей, Шарп? За кипы кож и бочки сала? За доходы господ, подобных мистеру Блэйру?

Капитан-генерал театрально воздел руку в сторону Блэйра, и тот, ничуть не смутясь, кивнул.

— Я всегда дрался за то же, за что сражался дон Блаз. — отрезал Шарп.

— О-о! Любопытно. Просветите же и нас, сирых.

— За честь и свободу. — Шарп в глубине души не был уверен, что дон Блаз согласился бы с такой вольной трактовкой его убеждений.

— Вивар сражался за честь и свободу? Что ж, по части борцов за свободу у нас недостатка и без него не наблюдается. Меня всегда поражало, сколь избирательна и гибка мораль у борцов подобного рода. Взгляните-ка! — Батиста показал на внутреннюю гавань, где покачивалась на воде американская бригантина, — Капитан этого судна дожидается соотечественников-китобоев, чтоб принять у них груз ворвани и китового уса, а, пока их нет, щедрой рукой раздаёт метисам и креолам копии декларации независимости своей страны, внушая недоумкам, что они должны сражаться за собственную свободу. Когда китобои прибудут, и трюмы бригантины заполнятся, капитан вернётся домой. Кто же будет разгружать судно? Рабы! Чернокожие рабы в пресловутой стране победившей свободы. И сей пикантный факт никак не заденет совести свободолюбивого капитана, ибо, приплыв сюда, он снова будет раздавать декларацию и талдычить о вольности.

Зрители согласно загалдели.

— Вивар сражался за честь и свободу? Не сомневаюсь. Ему было свойственно верить во всякий вздор. Он верил в честь, он верил в свободу, он верил в единорогов и свиней с крыльями!

Кто-то рассмеялся, а капитан Маркуинес захлопал в ладоши, удостоившись благосклонного взгляда Батисты.

— Вы тоже такой, мистер Шарп?

— Я — солдат. — веско уронил Шарп, как если бы это освобождало его от необходимости что-либо объяснять.

— То есть, прямодушный бесхитростный служака, да, мистер Шарп? А вот я верю в то, что прямодушный бесхитростный служака мне лжёт. Я верю в то, что вы приехали в Чили передать мятежникам деньги и послание.

— А в свиней с крыльями вы тоже верите?

Батиста пропустил насмешку мимо ушей, возвратился к столу и открыл шкатулку с письменными принадлежностями. Достав оттуда некий предмет, он небрежно швырнул его Шарпу:

— Ловите!

— Чёрт! — ахнул Харпер, ибо Шарп держал портрет Наполеона, украденный ворами из дома Блэйра.

— Что это? — с нажимом осведомился Батиста.

Шарп помедлил:

— Эта вещь была у меня похищена в Вальдивии.

— Помнится мне, в Вальдивии вы клялись, что вам вернули всё, до последней рубашки. — куражился Батиста, — Неужели вам, мистер Шарп, подполковнику английской армии, не зазорно возить послания Наполеона кучке грязных сепаратистов?

— Это не послание. — возразил Шарп, — Это памятный дар.

— Ах, мистер Шарп, мистер Шарп… — снисходительно усмехнулся Батиста, — Допустим, дар. Как вы намеревались вручить дар адресату, не имея связи с мятежниками? А?

Шарпу сказать было нечего.

— То-то же. Вы — никудышный заговорщик, мистер Шарп. Впрочем, как и лжец. Переверните портрет. Давайте, давайте!

Рамка с тыльной стороны подарка императора была отогнута. Задник, очевидно, уже доставали.

— Выньте её!

Шарп извлёк заднюю панель. От портрета её отделял сложенный по размеру рамки лист бумаги.

— Разверните листок. — приказал Батиста.

На первый взгляд лист был подложен для того, чтобы портрет и прикрывавшее его стекло плотнее сидели в рамке, однако, развернув бумагу, Шарп увидел ровные колонки букв и цифр.

— О, Боже! — вырвалось у стрелка.

Письмо, очевидно, предназначалось тому же человеку, кому был адресован портрет — подполковнику Чарльзу. Для Шарпа это означало неприятности.

— Хотите сказать, что не ведали о письме?

— Конечно, не ведал.

— От кого письмо? От Наполеона? Или от ваших английских хозяев?

Неосведомлённость Батисты предполагала, что с шифром его люди не совладали.

— Наполеон. — буркнул Шарп, — Вряд ли здесь что-то важное. Чарльз — поклонник императора.

— Мы должны поверить в то, что тайнопись применили для сокрытия совершенно пустяковых сведений? — Батиста приблизился к Шарпу и выдернул у него письмо, — Я всё же склоняюсь к мнению, что это послание от ваших английских хозяев, и в портрете его спрятали именно вы. Что там написано?

— Откуда я знаю?! — огрызнулся Шарп, — Может, вы эту пакость и накропали?!

Обвинение Шарпа испанца позабавило:

— Право же, мистер Шарп, напиши я эту цидулку, я бы позаботился о том, чтобы её можно было прочесть вслух и с выражением.

Подпевалы отозвались одобрительным гулом, и Батиста довольно кивнул им, будто тореадор, раскланивающийся перед публикой после особенно удачного выпада шпагой.

Ближайший к Батисте оконный проём не был застеклён. Капитан-генерал направился к нему и поманил к себе Шарпа с Харпером:

— Идите-ка сюда. Оба.

Друзья повиновались. Широкую каменную террасу чуть ниже окон зала занимала батарея тридцатишестифунтовых морских пушек на крепостных лафетах. Двадцать монстров, готовых плюнуть огнём в любого наглеца, посмевшего покуситься на гавань Пуэрто-Круцеро. Однако Батиста хотел показать пленникам отнюдь не грозную мощь обороны твердыни. К деревянной стойке поперёк одной из амбразур был прикован Фердинанд, индеец, чей талант проводника позволил англичанину с ирландцем ускользнуть от убийц Дрегары. Сержант тоже стоял на террасе, с горящим пальником у казённика орудия, в метре от жерла которого скорчился Фердинанд. Сообразив, какое зрелище приготовил для них Батиста, Шарп развернулся к нему:

— Ради всего святого, что вы творите?

— Казнь. — рассудительно, будто взрослый, разъясняющий дитяте очевидные вещи, сказал Батиста, — В нашем несовершенном мире казнь одного ослушника — отличный способ принудить к повиновению остальных.

Шарп яростно рванулся к капитан-генералу, но конвоиры не дремали. С ненавистью глядя на Батисту поверх штыков, стрелок прорычал:

— Вы не можете…

— Могу, милый мой, — оборвал его Батиста, — Здесь, в Чили, я всё могу. Могу казнить, могу бросить в темницу, а могу разжаловать офицера и, подобно вашему приятелю рядовому Морилло, послать в шахту постигать науку послушания.

— Чем же столь могущественной персоне досадил жалкий туземец?

— Он вызвал моё неудовольствие. — не отрывая жадного взгляда от обречённого индейца, Батиста знаком пригласил остальных присоединиться к лицезрению волнующего кровь представления, и те приникли к окнам.

— Ублюдок! — выпалил Шарп.

— Отчего же? Быстрая безболезненная смерть, хотя для дикарей несколько позорная. По верованиям этих полуживотных в их рай пускают лишь тех, чьи тела целы, что и навело меня на мысль расправляться с непокорными индейскими рабами таким вот экзотичным способом. И, знаете ли, великолепно действует. Бесподобное средство устрашения.