Обогнувшие Ливию - Маципуло Эдуард

Астарт очнулся от злобных пинков. Вся деревня собралась у раздавленного жука. Финикиец шарил вокруг себя руками, не обращая внимания на плевки и удары.

— Где мой мех! — закричал он и попытался подняться.

— Ему мех дороже!

— В воду неверного!

— Смерть!

— Смерть!

Астарта бросили в Нил, и он чудом не угодил в пасть крокодила. Выбравшись на берег, он забился в самую гущу зарослей.

На мелководье плескалась рыбешка. Ветер пустыни пел на разные голоса в тростниках, редкие тканые облака набегали на солнце, и по колышущемуся морю зарослей скользили быстрые тени.

Из деревни вышла процессия во главе с деревенским жрецом, который нес на шесте деревянное изображение бога Анубиса в виде человека с головой ша кала. Плакальщицы рвали на себе волосы, раздирали ногтями щеки и громко безутешно рыдали. Несколько пар быков тянули салазки с деревянным гробом, следом вышагивали жрецы низших разрядов с кадильницами. Шествие замыкали ближайшие друзья умершего — собиратели навоза, поставщики кизяка. Верующие провожали в последний путь священного скарабея, загубленного нечестивцем фенеху.

Астарт бесновался.

— Боги Египта! — шептал он в ярости. — Пусть им поклоняется полсвета, пусть их чтят даже в Финикии! Я посдираю с них противные мерзкие шкуры! Я вцеплюсь им в глотку у самых алтарей!..

ГЛАВА 24

Обломки Мелькарта

Проведя бессонную ночь на берегу Нила, измученный Астарт с рассветом столкнул в воду первую попавшуюся лодку, поднял парус.

Солнце застало его далеко от деревни, далеко от сокровищ Джосера, которые бессмысленно было выручать. И хотя он был вымотан до предела и голоден, он почувствовал себя вдруг титаном, могучим существом, способным на чудо. Он понял, что никакие преграды не в силах смять его разум. Наверное, и пророки становятся пророками, когда на них находит подобное.

Безумие? Нет! Астарт давно сознавал свою непохожесть: он шел наперекор судьбе и стал кормчим. Наконец, он убил Верховного жреца Тира — не вызов ли это небесам? Но небо молчит… Он видел позор живого фараона и совершил надругательство над мертвым, одним из тех, кого почитают Осирисом. Но небо молчит, хотя египетский Осирис — это Ваал хананеев!.. Небо! Почему молчишь? Где твои молнии и громы? Он вырвал ногу Осирису, Ваалу, Мелькарту! Он оскорбил тебя, Повелитель Жизни, но по-прежнему жив? Отчего такая милость? Или боги бессильны перед людьми? Или их вообще нет?.. Может, и вправду запуганный ум все беды валит на богов, на пустое небо, на Царство Мертвых, набитое разложившимися мумиями, но не душами?

Как трудно это понять. Как трудно решиться! О Мелькарт! Если ты не явишь свой грозный лик или громовой голос, свершиться страшному!.. Небо равнодушно молчало. Редкие пушистые облака скользили в синеве, и солнце купалось в прозрачных водах великой реки.

Как когда-то Астарт поднял меч на Верховного жреца, готовый к ужасным карам, поднял меч назло всему смыслу жизни, так и сейчас он снял с себя талисман — деревянную фигурку Мелькарта в виде полубыка-полудельфина, которую всегда носил на груди. И вновь поднял меч для страшного испытания судьбы. Сильный удар рассек статуэтку надвое. Лезвие увязло в выдолбленном днище лодки. Небо безмолвствовало.

— Как я был глуп!

Обломки бога взметнулись, отброшенные кормовой волной.

— Нет богов! Я сам бог! — И в небо умчался торжествующий хохот.

ГЛАВА 25

В храме бога Себека

От богохульников и чужеземцев, которые бродили по всему Египту, храм бога Себека охраняли особые стражи у ворот и на стенах. Астарт с неприязнью смотрел, как здоровенные сытые мужчины с мечами, висящими почти под мышкой, бросали с воду куски сдобных булок. Многочисленные факелы и курильницы благовоний отражались бликами на бритых черепах. Охрана тоже входила в какой-то низший разряд жрецов, ибо лысые головы и леопардовые шкуры — атрибуты маслопомазанных.

Астарт расхаживал вокруг стен, скрытый тьмой, выискивал лазейку, и в душе его боролись сомнение и бунтарство. Сомнения орали в тысячи оглушающих глоток: а вдруг боги есть? Не может все человечество ошибаться, а Астарт быть правым?! Но чувства не так-то просто перекричать. «Ты не одинок, — словно кто-то шептал ему на ухо, — есть безбожники на свете, например те, которые бьют крокодилов на Элефантине. А тот старик, которого паломники забросали камнями у гробницы Санхуниафона?» И вообще среди людей, с которыми сталкивался финикиец в своих скитаниях, бытовало множество легенд о смельчаках, отважившихся на борьбу с богами и жрецами. Ведь не все же в них вымысел?

После таких умозаключений Астарту казалось, что никто не сможет поколебать его в безбожии.

Перед тем, как проникнуть в храм, он целый день предавался праздности, набирался сил. Отточил маджайский меч. Но не было покоя, былой уверенности в своих силах, поэтому решил умилостивить душу музыкой. Когда в храме началась вечерняя служба, Астарт смешался с толпой пилигримов перед пилонами-башнями и слушал с благоговением слаженное пение «наложниц бога» — юных дев-музыкантш. Пение сопровождалось ритмичным постукиванием бронзовых трещоток-систров и переливчатым гудением арф. Астарт чувствовал как погружается в торжественные звуки, в сладостный дым мирры, как душа его отмякает, а мозг готов уже забыть обо всем на свете, как смирение вползает в него и шепчет, убаюкивая: нет зла, нет несправедливости, нет нищеты, смерти, боли, все хорошо… Астарт усилием воли прогнал наваждение, и — о чудо! — песнопение уже не баюкало, а наоборот, бодрило, мускулы трепетно сжимались и в жилах мощно текла словно обновленная кровь. Великое таинство — музыка, хранимая жрецами как священный огонь, как заветы мудрой старины…

На ночь ворота храма запирались на засов — окованное медью бревно. Перед такими запорами, считалось, бессильны не только стенобитные орудия, но и магические заклинания. Но разве есть стены и запоры, способные обуздать ищущий ум злоумышленника? Астарт нашел много способов проникновения в неприступный храм. Мог, например, взобраться на стену с помощью матросского крюка-кошки и каната, мог въехать в храм под крестьянской повозкой, одной из тех, что каждую ночь привозят еду и все необходимое для нормальной жизни жрецов и богов. Мог проникнуть, наконец, по водостоку, поднырнув под решетку, или через пробоину в стене для сбрасывания в реку мусора. Он выбрал способ, не менее рискованный, чем все остальные, но самый простой: вошел в храм через калитку с кучкой припозднившихся богомольцев, которых ждали и которым приготовили место для ночлега и молитв, ибо они были иностранцы, поклоняющиеся богам Египта — греки, сирийцы, финикияне…

Пилигримов повели к бассейну для омовения (три раза в сутки умри, но «очистись» в воде, ибо вода — начало всех начал, суть первозданного Мирового океана). К Астарту начали принюхиваться: стойкий запах мускуса не смогли победить даже ветры Города Мертвых и купание в Ниле. Поэтому он юркнул в первую попавшуюся келью.

Астарт улегся на кошму и тут же вскочил: на ней буквально кишели паразиты. Астарт выбежал из кельи и, немного побродив в густой тени храмовых построек, взобрался на какую-то плоскую крышу. Он лег на спину и отыскал созвездие Нога Быка. Эта цепочка звезд, повисшая на неподвижной звезде Эсхмун, словно на серебряном гвозде, — испытанный друг кормчих. Тоска сжала сердце финикийца.

На стене замаячил факел часового. Прогудела сигнальная труба. Звякнуло семейство колоколов, и все затихло. Жрецы и богомольцы набирались сил для новых молитв и трапез.

Астарт спрыгнул с крыши и, стараясь не заблудиться в лабиринте построек, добрался до Священного пруда посреди храмовой площади.

Сонно возились объевшиеся чудовища. Голубой огонек в бронзовой курильнице источал приятный аромат мирры. Где-то среди крокодилов, откармливаемых здесь, находился самый огромный, в котором спряталась душа бога воды. Астарт мечтал содрать его драгоценную шкуру, чтобы продать потом ее грекам.