Где сокрыта библиотека (ЛП) - Ибаньез Изабель

— Что ты задумал? — спросил Портер.

Я наблюдал, как сложенные мной кусочки головоломки смещаются. Мое разочарование только росло, когда двигаемые мной детали паззла все никак не складывались в полную картину. Но из-за неодобрительного взгляда брата, ответ становился труднодостижимым. Мы пересекли вестибюль, и я взлетел по лестнице, перепрыгивая за раз пару ступеней, отчаяние заставляло меня двигаться все быстрее и быстрее.

— Расскажи мне о своей жене, — попросил он, тяжело дыша. — Мне любопытно.

— Я ей небезразличен, — сказал я гулко.

— Это прискорбно.

Когда я добрался до своего этажа, мне стало легче дышать. Его слова крутились в голове, отчего у меня началась мигрень. Я стоял перед нашей комнатой, не успев до конца осознать, что делаю. Я не знал, зачем подошел, но, несмотря на это, достал из кармана ключ и, отперев дверь, толкнул ее.

— Подожди здесь, — отрывисто сказал я.

— Уитфорд, что ты делаешь?

Я едва слышал его. Комната была пуста. Я думал, что она еще спит.

Портер просунул голову в дверной проем.

— Это спальня или кладовка?

Куда она могла пойти в такую рань? Она и ее чертова сестра. В комнату вошел мой брат, и я скорее почувствовал, чем увидел, как он оценивает каждый дюйм.

— Боже правый! Ты спишь на этой раскладушке? — воскликнул Портер. — Она выглядит неудобной.

— Пойдем, — сказал я, усиленно соображая. Инез могла быть на террасе. Но разве я мог ее не увидеть? Ее трудно было не заметить, с ее дикими волосами и быстрой походкой.

— Ты заботишься об этой девушке, — изумлено произнес мой брат. — Своей жене.

— Будь это так, — сказал я. — Я бы на ней не женился.

Он изучал меня краешком глаза. Я чувствовал его осуждение, его отчаяние. Я понимал, ради чего он проделал весь этот путь. Но я не уступлю.

— Уитфорд.

— Я собираюсь выполнить свое обещание, — огрызнулся я. — Я собираюсь исполнить свой долг, как их наследник. Уверен, что больше времени — это слишком большая просьба?

Стоическая маска Портера дала трещину, и я в тревоге сделал шаг вперед.

— У Арабеллы нет времени. Они заключат брачный договор в конце недели. Через две недели она выйдет замуж за лорда Фартерингтона.

Я замер, осознавая смысл его слов, пробивших мою защиту. Я прикрывался щитом, чтобы не позволить его осуждению моих действий задеть меня. Это была одна из его излюбленных тактик, а также слова о том, что я должен слушаться, потому что я младший сын. Но против Арабеллы у меня не было защиты. Я знал, что мои родители на пределе. Я знал, что отцовские коллекторы могут в любой момент нагрянуть с визитом. Мне также уже давно было известно, что мой отец много лет уже зависим от покера. Но я забыл, что отчаяние превращает мужчин в чудовищ.

— Фартерингтон? Он же древний. По крайней мере, на два десятка лет старше отца.

— Теперь, когда ты понимаешь всю серьезность ситуации, тебе предстоит сделать выбор.

Наши с Портером взгляды встретились. Вместо своего обычного спокойствия он позволил мне увидеть страх за нашу сестру.

Существует много вещей, которые мне пришлось научиться игнорировать.

Разочарование родителей.

Брак по расчету.

Карьера, которую мне купили и оплатили.

Оружие.

Но когда мой старший брат, каким бы невыносимым он ни был, позволил мне заглянуть под его непроницаемую маску, я не мог это проигнорировать. Это всегда означало, что он боится.

И никогда — за себя.

Именно это выражение его лица заставило меня задуматься: нужно придумать новый план. Я вцепился в волосы, сердце бешено стучало о ребра. Хотелось выпить. Хотелось забыться. Я не хотел, чтобы что-то из этого исполнилось.

— Я ненавижу тебя.

Портер ждал, приподняв одну бровь.

— Выбирай, брат.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Можно было сказать, что Айседоре нравится обеденный зал. Ее внимание переключалось от отполированных столовых приборов к мягким коврам, от сверкающих бокалов к атласной скатерти. Она сидела напротив меня, не опираясь своей прямой спиной на спинку стула. В течение долгих лет моя мать билась, чтобы я держалась также. Были и другие мелочи, которые доказывали, что нас вырастила одна женщина. Айседора укладывала волосы в стиле, который нравится моей матери: заплетала косу и укладывала ее кольцами на макушке, оставляя несколько прядей касаться скул на лице. Она не опускала на стол локти, а обе ее ступни касались пола. Моя мать и Айседора умели сидеть спокойно, в то время как для меня это было недостижимо, так как я постоянно ерзала, игралась с бокалом для вина, отбивала ритм ногой по полу.

Айседора безупречно изучила правила этикета, но ей разрешили исследовать мир, стрелять из оружия и участвовать в раскопках. Ей разрешили быть самой собой. В то время как мне приходилось прибегать к хитростям, секретам и лжи. До меня дошло, что моя мать была вынуждена делать то же самое, чтобы жить, как ей того хотелось.

С другой семьей.

Тарелка еды перед Айседорой осталась нетронутой. Теплый лаваш давно остыл, и как фул медамес¹⁸ — вкусное блюдо из фасоли, сдобренное тмином, свежей зеленью и лимонно-чесночным соусом, которое готовили на медленном огне всю ночь. Я видела, как Карим готовил его на Элефантине, после чего это блюдо стало моим любимым.

— Ты пробовала салат из помидоров и огурцов? — спросила я. — Он очень вкусный, если в него обмакнуть…

— Я не голодна, — сказала Айседора.

Разочарование и беспокойство заставили меня податься вперед, и я перегнулась через стол, чтобы пододвинуть к ней чайник с чаем. Мы сидели в обеденном зале, окруженные туристами и официантами, вокруг было достаточно шумно.

— Съешь что-нибудь.

Губы Айседоры дрогнули.

— Ты такая… участливая.

— Правда?

— Нужно ли напоминать, что я знаю, как о себе позаботиться?

— А нужно ли мне напоминать, что последние пару дней ты почти ничего не ела? Что ты испытываешь сильный стресс?

Она улыбнулась.

— Почему ты улыбаешься?

— Меня забавляет, что ты беспокоишься о моем питании.

— Просто я практична, — пробормотала я, откидываясь на спинку стула, нарушая одно из правил матери. — Что будет, если ты упадешь в обморок посреди улицы?

— Со мной такого вообще никогда не случалось.

— Папа всегда говорил, что чувствует себя лучше, съедая что-нибудь после тяжелого дня.

Перед поездкой в Египет он оставлял ме пльфахорес. Печенье-сэндвич было посыпано сахарной пудрой и начинено дульсе де лече. Из-за него я пристрастилась к сладкому.

— Каким он был?

Я пристально посмотрела на нее.

— Мама когда-нибудь говорила о нем?

Айседора отодвинула тарелку.

— Не говорила. Думаю, она хотела сохранить эту часть своей жизни в тайне.

— Ты знала, что у мамы была еще одна дочь?

Айседора посмотрела на меня в упор.

— Нет. Узнала после того, как вы с Рикардо и Уитом покинули Филы. Отец рассказал мне, кто ты такая, — она опустила глаза. — В каком-то смысле, я не была удивлена. Меня влекло к тебе с тех самых пор, как тебя достали из реки.

— Но мама ничего обо мне не рассказывала, — сказала я, чувствуя всеохватывающую горечь.

— Я думаю, что она несчастная женщина, пытающаяся начать новую жизнь.

Новая жизнь, которая сожгла нашу семью. Новая жизнь, которая превратила ее в преступницу. Я не могла поверить, что Айседора защищает ее. Казалось невероятным, что ей неизвестно кем на самом деле была наша мать.

— Ты знаешь, — медленно начала я. — Мама виновна в равной степени, что и твой отец.

У Айседоры отвисла челюсть. Я вздрогнула, осознав, что это было первая настоящая эмоция, что я увидела на ее лице. Она наклонилась вперед, ее дыхание сбилось.

— Что? О чем ты говоришь?

— Как думаешь, где она сейчас?

Айседора нахмурилась.

— Дома, конечно.

— И где этот дом?

— В Лондоне, — сказала она. — Мы делили наше время между Англией и Александрией. У нас там квартира и дом на Гросвенор-сквер.