Яма - Акунин Борис

Знакомый голос сказал на немецком:

– Еще разок. Покажи, что ты умеешь.

Аспен!

Второй человек – тот, что стройнее – сделал быстрое движение: выхватил что-то из-под куртки, кинул. Метательный нож!

Бросок был отличный – быстрый и точный, прямо мне в горло, но теперь я уже изготовился к обороне и качнулся вправо. В следующее мгновение мне пришлось уклоняться от третьего ножа, потом от четвертого. Это был настоящий мастер кунайдзюцу, метания ножей – искусства, которое наши ниндзя довели до совершенства. Только ниндзя, бросая кунай, находятся в постоянном движении, а напарник Аспена стоял на месте. Это его и погубило.

Уклоняясь от четвертого броска, я присел, на глаза мне попался валявшийся у обочины увесистый камень. Я подхватил его и показал метателю, что тоже умею швыряться опасными предметами (как я уже говорил, эту науку я освоил еще подростком). Уворачиваться моего противника не учили. Это очень большое упущение. Ну, то есть он попробовал увернуться, но лучше бы этого не делал – дернулся вбок, повернул голову, и получил удар в висок. Если б в лоб, обошлось бы тяжелым сотрясением мозга, а так, конечно, треснул череп – я понял это по хрусту. Камень я кинул очень сильно, потому что торопился спасать Эмму.

Однако оставался еще Аспен. Куда делась Корделия, было непонятно. Наверное, они оглушили ее, чтобы не кричала и не мешала расправиться с преследователями. Размышлять об этом сейчас было некогда.

Прежде чем броситься назад, к Эмме, я должен был одолеть Аспена – иначе он выстрелит в спину.

В руке у виновника всех наших бед посверкивал вороненой сталью хорошо знакомый мне «герсталь» – револьвер, похищенный у господина.

– Всё, японский Кугель. Твои похождения закончились, – сказал Аспен. – Попрыгал, поскакал, и хватит. Теперь я тебя слопаю.

(Я понимаю, что для такого момента повествования это не совсем уместно, но не могу здесь удержаться от культурологического комментария. В России очень любят сказку про круглый моти, который катится по белу свету в поисках приключений. Его имя Коробокку. Считается, что это очень русская сказка. На самом деле она есть у разных народов. У англичан моти называется Джонни Кэйк, у немцев Кугель. Заканчивается сказка у всех народов трагически: булочку съедают. То, что Аспен обозвал меня не Джонни Кэйком, а на немецкий лад, лишний раз подтвердило гипотезу господина: это и есть Э.П. фон Дорн. Мысль пронеслась у меня в голове, но не задержалась, потому что, когда на тебя направлено дуло револьвера, выпускающего шесть пуль за две секунды, лучше держать голову пустой и прозрачной.)

– Хорошая штука, я оставил ее себе, – помахал «герсталем» Аспен и тут же выпустил в меня весь барабан: бам-бам-бам-бам-бам-бам!

Когда моя голова пустая и прозрачная, а я весь превратился в пружину, попасть в меня очень трудно даже с маленького расстояния. Если в тебя стреляют, нужно стать вихрем «торнадо», который закручивается спиралью. Я видел такой на Диком Западе. Попробуйте, постреляйте в торнадо. Одна пуля, правда, продырявила мне рукав, другая чиркнула по воротнику, третья слегка опалила волосы над ухом, зато остальные три улетели в молоко (не знаю, почему это так называется).

А потом, когда «герсталь» выплюнул все свои заряды, я налетел на Аспена и сшиб его с ног сочным маэгири. Прежде чем бежать к Эмме, я наклонился над упавшим и сказал ему:

– Ты не фон Дорн, ты фан Дорн.

По-английски получилось очень остроумно, потому что fun значит «потешный». После этого я собирался хорошенько стукнуть пленника по голове, чтобы она минут на пятнадцать отключилась. Но Аспен, оскалившись, просипел:

– Фон Дорна захотел? Руки коротки.

Это меня заинтересовало.

– Ты не фон Дорн? А кто же он?

– Его имя можно назвать только шепотом, – еле слышно сказал Аспен. – Наклонись.

Иногда, увы, я делаю ошибки. Я наклонился.

Он рванулся кверху и впился зубами мне в горло. Хватка у него была, как у крокодила, мертвая.

От неожиданности и боли (а мне было очень больно) я сделал еще одну ошибку: ткнул Аспена указательными пальцами в оба уха. Если удары нанесены одновременно, а пальцы натренированы, это мгновенная смерть. В свое оправдание могу только сказать, что я очень волновался за Эмму.

Сунув в карман «герсталь», возвращение которого наверняка порадует господина, я побежал назад, через мостик, в темноту.

Я кричал: «Эмма! Эмма!»

Ответа не было.

Я обежал весь берег, но нигде не нашел ее. Эмма исчезла. В одном месте серая зимняя трава была примята, что-то посверкивало. Я поднял полураскрытый кожаный веер с зеркальцем и окоченел от ужаса. Какое-то время пометался в кустах, больше ничего не обнаружил. Вспомнил о госпоже Эрмин. Кинулся обратно.

Аспен и метатель ножей лежали там же, но Корделии нигде не было. Следов тоже. Оставалось надеяться, что она пришла в себя и сбежала, однако я был не в том состоянии, чтобы надеяться на хорошее. Бедняжку наверняка уволок куда-то третий похититель.

Уже начинало светать.

Я приказал себе перестать паниковать и начать думать.

Что сейчас сделал бы господин?

Он сказал бы: «Ничто и никто не исчезает бесследно. Ищем следы, пока они не остыли».

Следы…

Остались два покойника. Их надо обыскать!

Я вынул фуросики, развернул и стал обшаривать покойников, складывая в платок всё, что найду. Начал с метателя, потому что он был ближе.

Совсем молодой парень, мало пожил на свете, подумал я, но не с сожалением, а с удовлетворением, потому что таким людям на свете долго жить незачем – чем дольше они живут, тем больше успевают напакостить.

Я успел осмотреть только внутренний карман пиджака. Вынул оттуда железнодорожный билет; маленький складной монокль для секретного наблюдения (такими пользуются шпионы) и нечто неожиданное: красивую эмалевую фигурку – райскую птичку. Точно такую же, какая висела на шее у незабываемого Джона Джонса!

Но поразмышлять над находкой мне не довелось – тишину нарушили пронзительные свистки, крики «Halt!». Должно быть, в каком-то из окрестных домов имелся телефон и жильцы после выстрелов позвонили в полицию.

Двое шуцманов в красивых касках с острыми шишечками на макушке застукали меня над мертвецами, шарящим по карманам. После этого оставалось только одно: сматываться.

Я бежал вдоль реки, чувствуя себя растерянным и несчастным. Сзади топали сапогами служивые, дули в свои свистелки.

Жизнь была ужасна.

Эмма исчезла, Корделия тоже, а еще что-то непонятное стряслось с господином. Надо как можно скорее вернуть его в нормальное состояние.

Я понятия не имел, как и где искать наших спутниц. Но Эраст Петрович всегда знает, что делать. Он что-нибудь придумает.

Оторвавшись от своих неуклюжих преследователей, я некоторое время поблуждал по улочкам, а потом по старому каменному мосту вернулся на правый берег реки, в нашу гостиницу.

Было уже совсем светло.

Я так торопился, что даже не ответил на «гутен морген» гостиничному пфёртнеру (это как портье, только очень строгий, немецкий).

В номер я ворвался с криком:

– Господин! Скорее приходите в себя! У нас беда!

Эраста Петровича не было. Его одежды тоже.

Я испытал невероятное облегчение. Господина опоили какой-то дрянью, чтобы похитить Корделию. Наверное, таинственный «Э.П.» приказал не убивать родственника. Но Эраст Петрович стряхнул оцепенение и начал действовать. Теперь всё будет хорошо. Остается только его найти.