Сэр Найджел (илл. Н. Лямина) - Дойл Артур Игнатиус Конан

— Я же сказал, что в эти глупые игры не играю и ничего об их законах не знаю! — крикнул он. — Но тебе, Джон, коли ты хочешь съехаться со мной в поединке на боевых копьях или мечах, из которого живым выйдет только один, хорошо известно, что искать этой встречи тебе придется недолго.

— Неужто ты желаешь съехаться в поединке, Хьюберт? Не лучше ли тебе прежде спешиться? — ответил Чандос. — Вот тогда, я знаю, мы не увидим твоей спины, как увидели ее нынче. Говори что хочешь, но твой конь тебя предал, и я требую твои доспехи для Найджела Лоринга.

— Язык у тебя слишком длинный, Джон, и мне надоела его глупая болтовня! — отрезал сэр Хьюберт, чьи пшеничные усы на малиновом лице ощетинились. — Раз ты требуешь мои доспехи, так сам пойди и возьми их. Если нынче светит луна, то хоть теперь же, когда уберут со стола.

— Нет, благородные господа! — воскликнул король, переводя улыбающиеся глаза с одного на другого. — Больше об этом ни слова! Наполни-ка свой кубок гасконским, Джон, и ты тоже, Хьюберт. А теперь, прошу вас, выпейте здоровье друг друга, как добрые и верные товарищи, которые берутся за оружие только в ссорах их короля. Пока для доблестных сердец столько дела за морем, мы не можем поступиться ни тем и ни другим. А что до причины спора, то Джон Чандос был бы прав, если бы речь шла о поединке на турнире, но по нашему суждению этот закон не применим в сем случае: ведь была лишь встреча у дороги без обмена ударами. Но вот доспехи твоего оруженосца, любезный Мэнни, ему без всякого сомнения больше не принадлежат.

— Печальное известие для него, государь, — ответил Уолтер Мэнни. — Он человек бедный, и снарядиться на войну ему было нелегко. Но твоя воля будет исполнена, государь. Сквайр Лоринг, зайди ко мне завтра утром, и доспехи Джона Уиддикомба будут тебе вручены.

— С позволения короля, я их ему возвращаю, — запинаясь, сказал Найджел, очень расстроенный. — Уж лучше мне навсегда остаться дома, чем отобрать у достойного человека его единственные доспехи.

— Узнаю дух твоего отца! — воскликнул король. — Клянусь святым крестом, ты мне нравишься, Найджел! Предоставь все мне. Но я дивлюсь, почему Ломбардец, сэр Эймери, все не едет к нам из Виндзора!

Уже не раз после своего прибытия в Тилфорд король Эдуард нетерпеливо осведомлялся, не приехал ли сэр Эймери и нет ли от него известий, а потому теперь сидевшие за столом обменялись недоуменными взглядами. Все они знали Эймери, знаменитого итальянского наемника, недавно назначенного сенешалем ^{40} Кале, и такой нежданный и спешный вызов его к королю вполне мог означать начало новой войны с Францией, о чем все воины только и мечтали. Дважды король отворачивался от стола с кубком в руке и прислушивался, не доносится ли снаружи конский топот. На третий раз слух его не обманул: стук копыт и позвякивание сбруи раздавались все ближе, а затем послышались хриплые оклики, на которые тотчас отозвались лучники, поставленные в карауле у дверей.

— Кто-то приехал, государь, — сказал Найджел. — Что ты повелишь?

— Это может быть только Эймери, — ответил король. — Только ему я оставил распоряжение последовать за мной. Пригласи его войти и прими как желанного гостя.

Найджел выдернул горящий факел из скобы и распахнул дверь. Снаружи он увидел полдесятка вооруженных всадников. Один из них уже спешился — невысокий плотный человек со смуглым крысиным лицом и беспокойными карими глазами, которые торопливо заглянули через плечо Найджела в залитую красноватым светом залу.

— Я сэр Эймери из Павии, — шепнул он. — Ответь, заклинаю Богом, король там?

— Он ужинает, благородный сэр, и приглашает тебя войти.

— Чуть-чуть погоди, молодой человек. Секретное словечко тебе на ушко. Ты не знаешь, почему король послал за мной?

И Найджел заметил ужас в темных хитрых глазах, которые поглядывали на него искоса.

— Нет.

— Мне бы узнать… До того, как я явлюсь к нему…

— Тебе стоит лишь переступить порог, благородный сэр, и, без сомнения, ты все узнаешь из уст самого короля.

Сэр Эймери, казалось, собрался с духом, точно перед прыжком в ледяную воду. Потом быстрым шагом вышел из темноты на свет. Король поднялся к нему навстречу и протянул руку с улыбкой на длинном красивом лице, но итальянцу почудилось, что улыбаются только губы, но не глаза.

— Добро пожаловать! — воскликнул Эдуард. — Добро пожаловать, наш благородный и верный сенешаль Кале! Входи же и садись за стол напротив меня, ибо я послал за тобой, чтобы узнать от тебя, что нового за морем, и поблагодарить за то, как ты бережешь город, который дорог мне, словно жена или сын. Поставьте табурет для сэра Эймери вот тут, накормите и напоите его, ведь он нынче проделал тяжелый и долгий путь, исполняя мою волю.

И до конца долгого пира, который сумела приготовить леди Эрминтруда, Эдуард весело беседовал с итальянцем и придворными. Наконец последние блюда были убраны, пропитанные мясным соусом толстые ломти хлеба, служившие тарелками, брошены псам, кувшины с вином пошли вкруговую, и в залу робко вступил старый менестрель Уэтеркот в надежде, что ему будет дозволено развлечь монарха своим искусством, однако Эдуард замыслил другую забаву.

— Прошу тебя, Найджел, отошли слуг, и пусть у каждой двери поставят двух вооруженных стражей, дабы никто не помешал нашей беседе, ибо речь пойдет о тайном деле. Вот теперь, сэр Эймери, эти благородные лорды, как и я, твой господин, будут рады услышать от тебя самого, что деется во Франции.

Лицо итальянца было невозмутимо, но глаза беспокойно оглядывали сидящих за столом.

— Насколько мне ведомо, государь, на французской границе все тихо, — сказал он.

— Так, значит, ты не слышал, что там собираются отряды в намерении нарушить перемирие и посягнуть на наши владения?

— Нет, государь, ничего подобного я не слышал.

— Ты успокоил мою тревогу, Эймери, — сказал король. — Коль никакие дурные вести не достигли твоих ушей, надобно признать пустыми слухи, будто неистовый де Шарньи явился в Сент-Омер, зарясь на мой бесценный алмаз, и уже тянет к нему жадные руки в железных рукавицах.

— Что же, государь, пусть попробует. Он убедится, что алмаз надежно укрыт в своем крепком сундуке и его охраняет бдительный страж.

— Страж моего алмаза — это ты, Эймери.

— Да, государь, я.

— И ты верный страж, коему я могу доверять, не так ли? Ты же не продашь на сторону то, что столь мне дорого, когда из всего моего войска для его охраны я избрал тебя?

— Государь, в чем причина таких вопросов? Они задевают мою честь. Тебе ведомо, что с Кале я расстанусь, лишь расставшись со своей душой.

— Так ты ничего не знаешь о намерении де Шарньи?

— Ничего, государь.

— Лжец и злодей! — загремел король, вскакивая на ноги и ударяя тяжелым кулаком по столу так, что кубки зазвенели. — Взять его, лучники! Взять! Держите его за локти, чтобы он ничего над с собой не сотворил. Ты смеешь говорить, глядя мне в лицо, бесчестный Ломбардец, что ничего не знаешь о де Шарньи и его планах?

— Бог мне свидетель, ничего!

Губы итальянца побелели, и говорил он тонким, дрожащим голосом, отводя глаза от грозного взгляда разгневанного короля.

Эдуард горько усмехнулся и достал спрятанную на груди бумагу.

— Вы будете судьями: ты, любезный сын, и ты, Чандос, и ты, Мэнни, и ты, сэр Хьюберт, и ты тоже, милорд епископ. Дарованной мне властью я назначаю вас судьями над этим человеком, ибо, клянусь Божьим Оком, я не выйду из этой залы, пока не разберусь с ним до конца. Сперва я прочту вам это письмо. На нем означено, что посылается оно сэру Эймери из Павии, прозванному Ломбардцем, в замок Кале. Это твое имя и твое прозвище, предатель?

— Мои, государь, но никакого письма я не получал.

— Иначе твое злодейство осталось бы нераскрытым! Подписано оно «Изадор де Шарньи». Так о чем же пишет мой враг де Шарньи моему доверенному слуге? Слушайте! «В прошлое новолуние мы не могли прибыть, ибо не собрали достаточно войска, не успели мы достать и двадцать тысяч золотых монет, назначенную тобой цену. Но когда вновь настанет новолуние, в самый темный час мы прибудем, и ты получишь свои деньги у потайной калитки, где растет рябина». Ну, предатель, что ты скажешь теперь?