Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
– Каким образом?
– Объявив себя защитником несчастных жертв.
– Иными словами, объявив войну родному отцу? Это невозможно. Хочу я того или нет, но он мне отец, а отца должно чтить. Посягать на отца – святотатство.
– Даже если он убил вашу мать?
– Я был ребенком… У меня нет доказательств. Нет их и в отношении всех остальных. Он всегда далеко, а женщина умирает…
– И преступление остается преступлением! Пусть даже оно совершено через подставных лиц. Подставное лицо – орудие, а не виновник преступления. И если вы знаете, кто преступник, вы обязаны, да, обязаны перед всеми теми, кому еще предстоит проливать слезы! – противостоять ему всеми возможными средствами!
– Какими? Напав на него с оружием в руках? Но это мой отец! Сообщив в полицию? Но донос гадок, а донос на отца – тем более! Почему вы думаете, что я не отомстил за мою мать? Потому что он мой отец! Я не могу, не погубив свою душу, пролить его кровь, способствовать его гибели! В свое время герцог Филипп Добрый менял любовниц одну за другой, и Карл, его сын, не восставал против отца!
– Так вот чем вы себя успокаиваете? Однако насколько я знаю, ни одна из любовниц герцога Филиппа не умерла насильственной смертью, и распутство отца внушало сыну лишь отвращение, не более того!
Гуго устало вздохнул и шагнул в сторону, собираясь подойти к аббату Турпену, который погрузился в молитву неподалеку от них.
– Закончим этот разговор, нам никогда не прийти к согласию. Отцеубийство – самое страшное преступление в глазах Господа.
– А позволять гибнуть невинным женщинам, зная, кто убил уже не одну из них, – это не преступление?! У вас гуттаперчевая совесть, Гуго де Хагенталь, вот что я вам скажу!
– Мадам! Вы не смеете! Тем более в церкви!
– В моем возрасте я смею все! Каждый день я готова предстать перед Господом. У меня остался еще один вопрос. Последний! В самом скором времени священная для вас персона сочетается законным браком с несчастной девушкой, откровенно недалекой и явно не подозревающей о будущем, которое ее ожидает. Церемония, семейная жизнь будет проходить на ваших глазах, поскольку «Ферма» находится неподалеку от Гранльё. И вы будете спокойно ждать того дня, когда для несчастной пропоют «De profundis» [11]? А ведь говорят, вы ее любите!
– Мало ли что говорят! Я никого не люблю!
– Понимаю, не любить гораздо удобнее. И понимаю, что нам больше нечего сказать друг другу. Но я все-таки скажу вам на прощание: если Мари-Анжелин дю План-Крепен будет найдена мертвой, ваш драгоценный родитель недолго будет наслаждаться радостями жизни. Он предстанет перед судом и даст отчет в своих злодеяниях. В нашей семье мужчины имеют обыкновение добиваться справедливости, а Мари-Анжелин им очень дорога.
Маркиза обошла молодого человека и преклонила колени на молитвенной скамеечке в первом ряду. Опустив голову, она перекрестилась, а потом закрыла лицо руками.
Закончив молиться, она обернулась и увидела рядом с собой аббата, с улыбкой смотревшего на нее.
– Вам не хочется получить отпущение грехов, дочь моя? Думаю, вы сейчас просили прощения у милосердного Господа за все те ужасы, что наговорили здесь, в Его доме.
– Что вам показалось ужасом, господин священник? Я напомнила несколько элементарных истин человеку, лишь обликом напоминающему мужчину!
– Вы ошибаетесь, уверяю вас, – с печалью отвечал священник. – Мужества молодому человеку не занимать. У меня есть тому прямые доказательства. Но не только его лицо, но и душа его тоже принадлежит тому давнему времени, когда гроза бушевала над Европой и люди с ужасом думали о Господнем гневе и вечном огне в аду. Гуго таков.
– Что же тогда он делает в миру?
– Вполне вероятно, настанет день, и он примет монашество. Но сейчас он еще не готов. Ну, так как же с вашими грехами?
– Вам кажется, они есть?
– А вам кажется, нет?
– Наверное, вы правы. И потом, бедняжка План-Крепен была бы так рада моей исповеди и причастию.
– Вы так ее зовете? По фамилии обычно зовут мужчин.
– Она совмещает в себе лучшие черты пылких юношей и вполне простительные женские слабости.
– Вы не забыли, что отпущение грехов начинается с покаяния?
– За кого вы меня принимаете, господин аббат? Я не слишком набожна, но основы знаю твердо.
– Ну, так приступим. In nomine Patris [12]…
Священник поднял руку, а маркиза вновь преклонила колени на молитвенную скамеечку, склонила голову и стала читать молитву, такую привычную, что слова вылетали сами собой.
Исповедывалась маркиза нечасто. В последний раз это случилось перед Рождеством в церкви Святого Августина, которую она не слишком любила. Священник храма – щеголь, благоухавший духами «Несколько цветов» Убигана – не внушал ей доверия, и она преклонила колени в исповедальне только для того, чтобы порадовать План-Крепен.
Здесь, в старинной церковке в горах, все было по-другому: привычные слова вновь обрели смысл, гнев и смятение оставили душу маркизы. Она вернулась в усадьбу с облегченным сердцем, а там ее ожидал сюрприз. В малой гостиной маркиза увидела Клотильду, которая, обняв за плечи, утешала молодую девушку. Маркиза пригляделась и узнала Мари де Режий, причем та находилась в самом плачевном состоянии. Маркиза извинилась:
– Простите, – сказала она и хотела было закрыть дверь.
– Нет, нет, входите, дорогая! Думаю, даже нас двоих будет мало, чтобы утешить горе Мари.
– А что произошло?
– Я сама боялась за нее, но не хотела пугать: ее страшит будущий брак.
– Почему?
– Мари говорит, что ей просто страшно. Поверьте, Мари, госпожа де Соммьер желает вам только добра. Попробуем успокоиться, а потом здраво обо всем подумаем…
Призыв Клотильды не возымел никакого действия, он словно бы даже не коснулся слуха девушки, Мари продолжала цепляться за Клотильду, судорожно повторяя:
– Нет… нет… нет…
– У нее истерика, – вздохнула маркиза. – Без вмешательства со стороны не обойтись. Но я не решаюсь предложить ей целительных в таких случаях пощечин. Они ее напугают. Так что же? Может быть, рюмку бодрящего?
– Прошу вас, попросите принести! Я не могу сдвинуться с места. Сонетка слева от камина.
– Да, я заметила.
На звонок прибежал Гатьен, старый слуга, который не нуждался в лишних объяснениях.
– Я все понял, – сказал он с порога.
Он появился две минуты спустя с подносом, на котором стоял хрустальный графин с золотистой жидкостью и три рюмки.
– Помощь нужна мадемуазель де Режий, а не нам, – заметила Клотильда.
Гатьен с улыбкой ответил:
– Пусть мадемуазель извинит меня, но долговременный опыт мне подсказывает, что в подобных случаях страдающим персонам помогает сплоченность.
– Прекрасная мысль, – одобрила маркиза, взяла рюмку с золотистой жидкостью и поднесла к побелевшим губам Мари.
– Смелее, детка! Пейте!
– Что это? – пролепетала та.
– Столетний коньяк, – сообщила Клотильда. – Можете быть уверены, что он вас не убьет. Мы знакомы с ним столько лет!
– Если бы убил… Моим мучениям пришел бы конец…
– В столь юном возрасте? Вы что…
Маркиза де Соммьер хотела сказать «смеетесь», но вовремя удержалась.
Похоже, девушка крайне серьезно относилась к каждому своему слову. Маркиза помогла Мари выпить коньяк и только тогда заметила, что на ее щеке царапина, платье все в пыли, рукав фланелевой куртки разорван, рука тоже окровавлена.
– Еще разорван чулок и разбита коленка, – сообщила Клотильда.
– Что же с ней случилось?
– Упала с велосипеда. Поворачивая, врезалась в столб у наших ворот. Велосипед, похоже, пострадал еще сильнее, но мы займемся им позже. Когда я подняла ее, она обняла меня, прижалась и, плача, стала повторять, что ехала ко мне.
– Бедняжка так нервничала, что упала?
– Думаю, что так.
– Не повезло бедной девочке.
