– Можете ли вы надеяться, что я найму эту квартиру для графини?
– Именно.
– Без сомнения, можете…
– Итак, я буду иметь честь?..
– Иметь жилицей вдовствующую графиню де Сент-Анилль? – перебил Рива. – Непременно…
– Вы меня несказанно радуете…
– Радуйтесь, радуйтесь, я не вижу к этому препятствий. Ах! Кстати, я совсем забыл…
– Что такое?
– Главное.
– Главное?
– По крайней мере для вас, а нам это решительно все равно.
– Что же такое?..
– Цену квартиры.
– Цену?..
– Да, цену. Вы ее знаете, вероятно…
– Разумеется, разумеется… Я сдаю… Я сдаю ее…
– За сколько?
– Она стоит триста ливров в месяц, – сказал наконец Дюран, который до сих пор сдавал эту квартиру за полтораста.
– Триста ливров? – повторил Рива.
– Ровно столько.
– Это не дорого…
– Очень дешево! Очень дешево, но чтобы иметь жилицей такую знатную даму… Я иду на жертвы…
– Дело решенное, пойдемте к вам… Вы дадите мне расписку.
– Расписку?
– Да.
– В чем?
– В уплате квартирных денег за три месяца, которые я тотчас же вам и отсчитаю.
– Но к чему торопиться? Вы можете мне платить в конце каждого месяца…
– Я не так веду дела, месье Дюран…
– Но если я не захочу взять ваших денег?
– Тоща я не захочу и вашей квартиры.
– Пойдемте же! Если так необходимо, я дам вам расписку…
Управитель, смеясь, ударил по плечу Дюрана и сказал:
– Экой черт! Его с трудом заставишь принять его собственность! Честное слово, только на улице Бурдоннэ можно найти хозяев, которые не хотят слышать о плате за квартиру!..
Дюран нашел эту шутку удивительно остроумной и хохотал во все горло, пока спускался со второго этажа на первый.
Здесь мы обнаружим досадный пробел в нашем рассказе. К счастью, восполнить его еще не поздно. Представив нашим читателям Дюрана, мы забыли очертить им в то же время силуэт этого честного домохозяина, торговца сукнами, бархатом и шелковыми материями.
Дюрану было около пятидесяти лет. Он мог называться Аполлоном преклонных лет, очень хорошо сохранившимся. Благодаря своему лицу, глупо-правильному, академическим пропорциям своей фигуры, глазам навыкате и белым зубам Дюран слыл в свое время красавцем. В молодости он имел поистине изумительные успехи. Долго говорили о нем и о его любовных похождениях в квартале Сент-Оппортюнь, на площади Шевальэ-дю-Гэ. Его приключение с прелестной меховщицей на улице Пля-д'Этень было не совсем еще забыто. Дурные языки утверждали даже, что после его свадьбы с мадам Дюран месье Дюран, несмотря на рождение трех прекрасных детей, делавших честь плодовитости супружеского ложа, довольно часто наставлял рога своей жене. Некоторые лукаво подмигивали и посмеивались исподтишка, когда при них упоминали о Манетте, хорошенькой горничной, которая так проворно спрятала в своем кармане шестиливровый экю Агамемнона Рива.
Однако если нравственность Дюрана критиковали, то его торговая честность была выше всяких нападок. Чрезвычайно богатый и ежедневно увеличивавший свое состояние огромными делами, торговец сукнами, бархатом и шелковым материалом пользовался на парижской бирже неограниченным кредитом. Тщеславный выше всякого выражения, Дюран чувствовал с некоторого времени глухие припадки вредной страсти: честолюбия. Накопленные денежки не удовлетворяли уже его гордыни. У него вдруг появилась другая страсть, кроме страсти к богатству. Он мечтал о почестях. Ему хотелось быть церковным старостой, окружным мэром и даже префектом. Да! Его честолюбивые притязания доходили даже до звания префекта. А через кого мог он добиться этих почестей, если не через знатных особ? Поэтому Дюран поклонялся аристократам, как индийцы поклоняются идолу Брамы!
Купец и управитель вернулись в кабинет на первом этаже.
– Смею надеяться, что вы не откажетесь сделать мне честь отведать моего вина… – сказал Дюран.
– Разумеется, нет! – отвечал Агамемнон. – Вы мне нравитесь, месье Дюран! Вы честный человек, а мне всегда будет приятно чокнуться с честным человеком… Увы! В нынешнее время честные люди так редки!.. – прибавил управитель с глубоким вздохом.
Дюран, раздувшись от радости и гордости, позвал Манетту. Хорошенькая служанка тотчас явилась.
– Бутылку аликанте, – сказал ей Дюран, – самого старого, бисквит и две рюмки…
Манетта воротилась через минуту с требуемыми предметами. Достопочтенный слой пыли и паутины покрывал знаменитую бутылку. Дюран раскупорил ее со всем уважением, должным ее преклонному возрасту, и налил по рюмке Агамемнону Рива и себе. Агамемнон поднял свою рюмку:
– За ваше здоровье, месье Дюран, – сказал он, чокнувшись с купцом, который вскричал:
– За ваше, за ваше!
III. Графиня де Сент-Аниллъ
Оба собеседника сели друг против друга и начали пить медленно, как знатоки. А можно ли пить и не разговаривать? Итак, разговор завязался.
– Как вы находите это вино? – спросил Дюран.
– Бесподобным.
– Без комплиментов?
– Честное слово!
– Оно прямо из Аликанте, и бутылке двадцать пять лет.
– Верю, у нас точно такое в погребах Сент-Анилльского замка!..
– Какая честь для меня!.. У меня такое же вино, как и у графини!..
– Месье Дюран, оно было бы достойно его высочества регента…
– Мосье Рива, вы меня радуете несказанно… Надеюсь, когда вы переедете на мою квартиру, вы позволите мне подарить вам двадцать пять бутылок?
– Как же, помилуйте!.. С величайшим удовольствием принимаю ваше любезное предложение…
– Кстати, могу я задать вам вопрос?
– Десять, если хотите, любезный Дюран.
– Графиня де Сент-Анилль живет обычно не в Париже?
– Нет, после своего вдовства моя благородная госпожа живет постоянно в своих поместьях… То в нашем замке Сент-Анилль, то в Го-Па, иногда в Тур-Баррэ в Пуату, или в Фолль-Орти в Анжу, или в Плуесгатинельгаз в Бретани, не говоря уже о наших других резиденциях, не столь важных…
– Значит, у графини огромное богатство?..
– Огромное? Это слабо сказано: скажите – гигантское, неслыханное, баснословное!..
– Как же велики доходы графини?..
– Она сама этого не знает, даже и я не знаю, я, ее управитель!.. Теперь судите сами!..
– Неужели? – вскричал Дюран, вытаращив глаза.
– Точно.
Купец горько пожалел, зачем не запросил за свою квартиру пятьсот ливров в месяц. Агамемнон продолжал:
– Обстоятельство, вдвойне торжественное, привело нас в Париж, где теперь у нас будет опять свой дворец, как прежде!
– Торжественное обстоятельство? – повторил Дюран.
– Двойная свадьба.
– Разве графиня де Сент-Анилль опять выходит замуж?
Агамемнон расхохотался.
– Не совсем так, – отвечал он, – она только празднует свадьбу своих детей…
– Сколько их у нее?
– Двое, сын и дочь.
– Они приедут вместе с нею в Париж?
– Только дочь, мадемуазель Артемиза. Что касается нашего молодого господина, графа Сципиона, он теперь в Испании.
– В Испании?
– Да. Он должен привезти с собой родных его будущего зятя: мадемуазель Артемиза выходит за испанца, маркиза Алонзо-Рикардо-Стефано Лопец Трагадаллас Пекопито Лас Бамбокинас, гранда испанского первого класса… Невеста нашего молодого графа венгерская княгиня…
Дюран был ослеплен.
– Когда же будут эти две свадьбы? – спросил он.
– В будущем месяце.
– Дочь графини хороша собой?
– Гораздо прелестнее амуров и Венеры, их матери…
– Черт побери! – сказал Дюран. – А граф?
– Похож на Марса!
– Какая семья!
– Вдовствующая графиня была красавица. Лет тридцать тому назад она слыла одной из прелестнейших женщин при дворе великого короля. Ах! Если бы она захотела, она заставила бы его забыть Фонтань и Монтеспан… Людовику XIV так хотелось отдать графине свое сердце.
– И графиня отказала? – вскричал Дюран.
– Конечно, да еще наотрез!.. Это была тигрица насчет добродетели! Надо сказать, что она обожала покойного графа, своего супруга.
