Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Скоро одетые в кухлянки и унты Евтюшка Материк и Ивашка Вахов снова предстали перед кормщиком.
— Великое тебе спасибо, Семен Иваныч. Жизнью тебе обязаны, приказный, — говорили они Дежневу. — А бросили нас в воду за то, что убивать тебя отказались. Хотели тебя загубить. И Холмогорца тоже…
— Ладно. Доскажете после.
— Куда послать их? — спросил Прокопьев. — К анкудиновцам?
Материк и Вахов перепугались.
— Смилуйся, приказный! Коли спас, не погуби теперь! Убьют нас там анкудиновцы!
— Ладно. Не бойтесь. Будете жить с моей котляной. Хорошие вы, вижу, робята. Как к лиходеям-то попали? А ну-ко, сказывайте!
— Бежали мы из Якутского острогу от воеводиных батогов. Деваться некуда было. С голоду помирали… Что нам оставалось?
— Тошно нам было у них, — признался Вахов. — Только и думы было — убежать, да некуда.
— Вот что, робята, говорите прямо: будете честно служить, коль я приму вас в свою котляну?
— Испытай нас, приказный!
— Прикажи! Все сполним!
— Беру вас обоих. Сухан, дай им сабли. Дай место в средней заборнице да накорми.
Дежнев вышел из казенки. Коч миновал юго-восточный край Необходимого Носа, и его южный склон, мрачный и обрывистый, открылся перед Дежневым. Водопады там и здесь обрушивались в море с самой его вершины. Слева, на востоке, по-прежнему виднелись два острова.
«Медведь» на веслах подходил к «Рыбьему зубу».
2. Большой каменный нос
— Всех ли спасли? — закричал Попов, едва «Медведь» приблизился к «Рыбьему зубу».
— Всех! — отозвался Дежнев.
— Где они?
— В поварне, а кто посуше, те — на веслах.
«Медведь» качался на волнах в пяти саженях от «Рыбьего зуба».
— Радость-то какая, Семен Иваныч! — продолжал Попов, блестя глазами. — Землю Сибирскую обошли!
— Обошли, дружище! — улыбнулся Дежнев. — Взгляни-ко на этот большой нос, Федя. Вышел он в море гораздо далеко…
— Высота! Саженей триста, а то и все четыреста, пожалуй, будет [92].
— И смотри ты, сколько людей здесь, на носу, живет! Видно, место это зверем морским и рыбой богато.
— Быть может, и корги моржовые недалече.
— Не на том ли вон острове?
— Не сходить ли нам на него?
— Сходим, пожалуй. Только прежде, Федя, побеседовать бы с тобой мне нужно. Давай-ко подойдем к берегу, где потише место.
— Приказывай, Семен Иваныч!
— Держись за мной. Михайла, возьми правее! Так держи!
Дежнев подвел кочи к отошедшему от скал и выдавшемуся в море низменному берегу.
Там широкий ручей, напрыгавшийся по уступам глубокого ущелья, спокойно, как бы отдыхая, вливался в море.
Там скалы не нависали над головой, и повторение обвала, как у носа Эрри, было невозможно.
Кочи стали на якоря в нескольких саженях от берега. Спустили карбасы.
— Всех анкудиновцев с весел — в поварню, — приказал Дежнев. — Михайла, тебя оставлю старшим. Анкудиновцев запереть. Стражу удвоить. Всем глядеть в оба! Со мной идут на берег Фомка, Сидорка и Суханко. Взять пищали.
Дежнев спустился в карбас. Попов также направился к берегу.
Сопровождавшие Попова покрученики — Филипп Александров и Терентий Назаров — отошли по берегу, один вправо, другой влево. Фомка и Сидорка, едва выпрыгнув из карбаса, быстро зашагали вдоль ручья к ущелью.
Дежнев с Поповым, удалясь от карбасов на полсотню шагов, остановились на открытом месте. Солнце поблескивало на куяках и шлемах кормщиков.
Попов вопросительно посмотрел на Дежнева.
— Как видно, Федя, — начал Дежнев, — нос-то в самом деле кое для кого необходимым оказался. Анкудинову не удалось его обойти.
— Самому не удалось, — улыбнулся Попов, — но, сидя у тебя в поварне, он его все же обошел. Наверно, он так и будет говорить, коль его не повесят.
— Герасим опасней, чем я думал. Ведомо мне теперь, он и на Исая Игнатьева пытался напасть.
— Дознался? — вскинул голову Попов.
— Двое его парней ко мне перешли. Поведали. Тут, у носа, он хотел было и на нас напасть.
— Ишь, волки!
— Решил я Гераську и его людишек держать под стражей, доколе не воротимся на Колыму. Оттоле отошлем их в Якутский острог. Пусть воевода сам судит.
— Намучаемся мы с ними! — Попов сокрушенно махнул рукой. — Довольно ли у нас хлеба и рыбы прохарчить их? Не высадить ли их где-либо на берегу, либо на острове?
— Нельзя. Думал я об этом. Без оружия их высадишь — всем голодная смерть. Не могу этого сделать. Оказались же средь них хорошие парни — Материк с Ваховым. Случаем попали они к лиходеям.
— Как говорят, черт попутал, — усмехнулся Попов.
— Может статься, еще такие найдутся и верной службой вины свои искупят. Нельзя обречь их на смерть, не разобравшись.
— Твоя правда, Семен Иваныч.
Дежнев положил руку на плечо Попову:
— И ты, Федя, так не сделал бы, как сказал. Сердцем ты мягок. Другой раз и суровые слова скажешь, а сердце твое говорит другое.
Попов слегка покраснел.
— Это дюже хорошо. Но сейчас-то суровость надобна. Высадить их с оружием тоже нельзя: разбойничать станут. Начнут чукчей грабить. Не допущу! — Дежнев сдвинул брови.
— Нельзя пустить их разбойничать…
— Что остается? Таскать их с собой под стражей.
— Будем таскать, — вздохнул Попов.
— Я могу держать их лишь в одной заборнице, в поварне. Там они у меня, двадцать восемь душ, в такой тесноте, что и лечь им всем нет места. Не хотелось бы, но придется половину людей тебе передать.
— Приказывай.
— Да справишься ли ты с ними, Федя? То нам, служилым людям, пленных стеречь за обычай. Ты ж к этому делу не привычен… Ох, как бы беды они у тебя не наделали!
— Поостерегусь, Семен Иваныч. Твои приказания точно выполню.
— Убери из поварни оружие и припасы. Прикажи наладить у выхода крепкий замок. Назначь начальника стражи. Твой полукормщик Лука Олимпиев — человек строгий, думаю, будет гож.
— Другого не подобрать.
— Стражу держи денно и нощно. За нерадение накрепко взыскивай. Наверх анкудиновцев выпускай по одному, по двое, да только днем. Коли кто забунтует, закуй в железа. Все ли запомнил?
— Запомнил, Семен Иваныч.
— Иди, Федя. Готовься принимать гостей.
Дежнев свистнул, собирая охранение. Оба кормщика вернулись на свои кочи.
— Всех пленных наверх! — приказал Дежнев.
Скоро двадцать восемь анкудиновцев, кто в кафтанах, а кто и без рубах (их одежда еще не высохла), были выстроены на носу коча. Они стояли, хмуро озираясь.
Дежнев долго приглядывался к каждому анкудиновцу. Наконец он заговорил:
— Ну, молодцы-удальцы, ночные дельцы, видно, за недобром пойдешь, на худо набредешь. Знаю я, что вы супротив меня замышляли.
Дежнев заметил злобный взгляд, брошенный Ивашкой Косым на Материка с Ваховым, стоявших в группе дежцевцев.
— Сделав худо, не жди добра. Буду держать вас под стражей. Придет время — ответите за злодейства. Половину из вас переведу на «Медведя». Накрепко запомните, что скажу: кто покусится бунтовать, кто дерзнет хоть пальцем тронуть моих людей, в том числе и Материка с Ваховым, того буду казнить смертью. Ты особливо запомни это, Косой. Я знаю твою волчью душу.
Анкудиновцы молчали, опасливо поглядывая на Дежнева. Крепкая фигура вожака мореходов была исполнена такой суровости, решимости и силы, что каждый из лихих людей смекнул: идти поперек — проститься с жизнью. Анкудиновцы прятали глаза, избегая встретить испытующий взгляд приказного.
Дежнев решал, кого ему оставить у себя. По его знаку они отходили вправо. Чтобы облегчить задачу Попова, он выбирал себе самых опасных разбойников. Лицо Косого, смотревшего исподлобья, поразило Дежнева. «Закоренелый злодей. Неисправимый. Этого нельзя отсылать Попову».
— Отойди вправо, — приказал Дежнев.
Косой с ненавистью глянул на него, но не шевельнулся. Дежнев сделал шаг вперед — и в тот же миг Косой, пораженный тяжелым кулаком между глаз, рухнул на плотик.
