И, пришпорив коня, Рено вскоре оставил позади эскорт кардинала и батарею. Каркефу скакал за ним по пятам.
— Господин маркиз, — обратился к нему на скаку Каркефу. — Бог фехтования собирается сыграть с нами злую шутку! У меня уже бегут мурашки по коже!
По дороге Рено, не думающий больше ни о Ла-Рошель, ни о бухте Конь, как если бы крепостная стена её была изображена на прянике, а пушки на леденце, встретил какого-то дворянина — гугенота, который уже готовился приятно провести с ним время в поединке.
— Прочь с дороги! — крикнул ему Рено. — У меня нет времени!
И, атакуя своего противника с фланга, он сбил всадника вместе с лошадью.
Впереди на очереди оказался другой.
— Эй ты, презренный гугенот! Разве это школьная игра? — спросил его г-н де Шофонтен.
И этого, ударом наотмашь, он низверг под лошадь. Арман-Луи, который издали смотрел на этот спектакль, как на турнир, легонько пришпорил лошадь.
Рено, охваченный яростью, ринулся к нему с поднятой шпагой.
— Иди сюда! Я разрежу тебя на четыре части! — крикнул он. — Иди, ты, который превратил в мармелад верующих, подданных Его Весьма — Христианского Величества, и утопил в компоте наши пушки!
Но, как только он увидел г-на де ла Герш лицом к лицу, он бросил свою шпагу и заключил того в свои объятия.
— Черт возьми! Как приятно обняться после столь долгой разлуки! — сказал он.
И два или три раза кряду он душил его в своих объятиях, прижимая к груди.
— Дорогой гугенот, прости меня Господи! Я доволен тобой! — говорил он, не давая времени г-ну де ла Герш для ответа. — Я уже убил двадцать семь гугенотов, открыв этот счет ещё в Дюнкерке, но, сдается мне, сегодня ты, дружище, вознаградишь себя за эту утрату целой кучей моих друзей-католиков. Каркефу издали поклонился г-ну де ла Герш.
— Давай сюда, негодник! — позвал Рено своего слугу. — Давай посмотрим, как выглядит город, который собираются брать штурмом!
— Иду, сударь, иду, — отозвался Каркефу, ехавший рысью, — но при условии, что пушки, которые стоят вон там, не вмешаются в нашу беседу. Если они, однако, захотят стрелять, то пусть метят в наших друзей-католиков, стоящих вон там, похоже, специально для этого в качестве мишеней.
Рено оперся на луку седла как человек, который хочет продолжить беседу.
— Брось, хватит об этом! — одернул он Каркефу. И, хлопнув рукой по плечу Армана-Луи, сказал: — Я бы много отдал за то, чтобы мадемуазель де Парделан и мадемуазель де Сувини оказались здесь вместо кардинала и его тени отца Жозефа! Они бы увидели как ведут себя два настоящих дворянина. Обними меня ещё раз, дружище!
— Охотно! — ответил г-н де ла Герш, которому удалось, наконец, вставить слово. — И когда мы теперь увидимся вновь?
Рено, кончиком шпаги указывая в сторону города, спросил изменившимся голосом:
— Там все потеряно?
— Все.
Рено подавил вздох.
— Возможно, завтра будет штурм. Если ты не вернешься оттуда, что бы ты хотел передать Адриен?
— Что я исполнил свой долг до конца, и последней моей мыслью была мысль о ней.
Рено молча пожал руку Арману-Луи.
— Ну что ж! Если завтра будет штурм, я не выну свою шпагу из ножен…
Они обменялись последним поцелуем, и один из всадников отправился в сторону города, тогда как другой галопом поскакал в лагерь. У обоих были влажны глаза и тяжело на душе.
Четверть часа спустя г-н де Шофонтен уже говорил с кардиналом.
— Да, это был он, мой друг господин граф де ла Герш, самый отважный солдат, которому трудно найти равного ни в уме, ни в умении держать шпагу и ездить верхом на лошади.
— Именно поэтому вы так горячо целовали его? — спросил один мушкетер.
Г-н де Шофонтен гордо посмотрел на этого дворянина.
— Если вам угодно, сударь, господин де ла Герш ещё у крепостного вала и в считанные секунды вы сможете догнать его и побеседовать с ним, чтобы убедиться в том, что я сказал, — предложил он.
Несколько офицеров отряда уже готовы были броситься в погоню за Арманом-Луи.
Раздался пушечный выстрел.
— Еще не время, господа! — подняв руку, жестом остановил их кардинал.
Все успокоились. Его превосходительство внимательно посмотрел по сторонам и, нахмурившись, спросил:
— Капитан, который командовал этой батареей, там? — спросил министр.
— Господин д`Альбре умер, — ответил корнет.
— Он хорошо сделал. И вы, господа, если вам придет в голову совершить легкомысленный поступок, последуете его примеру. Вы избавите меня от необходимости обезглавить виновника за подобные лихости.
Каркефу задрожал всем телом.
— Господи! Как хорошо, что я не капитан! — прошептал он.
Через мгновение со стороны батареи доносился только стук лопат. Министр приказал восстановить повреждения до наступления ночи.
Спустя два дня королевские отряды вошли в Ла-Рошель. Продовольствие и боеприпасы в городе были на исходе. Среди гробовой тишины улиц, наступавшей вслед за тем, как по ней проходили полки, отыскивающие нужные позиции, по городу ехал офицер, в сопровождении всадника, — это был г-н де Шофонтен, который осматривал все вокруг любопытным взглядом. Ни солдаты, сгибающиеся под тяжестью добычи, ни отчаянное положение побежденных, ни передвижение пушек среди развалин не могли отвлечь внимание г-на де Шофонтена и Каркефу, занятых поиском Армана-Луи.
— Думаешь, он убит? — спрашивал Рено, темнея лицом.
— Сударь, это вполне возможно, — робко отвечал ему Каркефу.
Они останавливались и расспрашивали прохожих, при этом одни указывали им на руины, другие на свежевырытые могилы, и все говорили:
— Ищите!
— Черт побери! Но мы занимаемся этом уже три часа! — раздраженно отозвался Рено.
Один паренек с живым и в то же время грустным лицом крадучись следовал за всадниками вдоль городских стен. Он незаметно подошел к Рено и, дернув его за подол плаща, спросил:
— Вы же не станете обижать того смельчака, который разгромил батарею?
— Я? Обижать?.. Кого? — удивился Рено.
— Господина де ла Герш.
— Ты знаешь его?
Паренек кивнул головой.
— Ах, черт возьми! Я его лучший друг и настолько же добрый католик, насколько он отъявленный гугенот! Ели ты знаешь, где он, немедленно отведи меня к нему: я дам тебе за это золотой экю.
— Поберегите экю и следуйте за мной.
Мальчишка быстрым шагом устремился в глубину какой-то улочки и через несколько минут привел их в темный коридор, по которому они пошли. В конце этого коридора оказалась дверь; толкнув её, парень провел их в комнату, посреди которой на двух табуретках стоял гроб. Крышка его не была закрыта, и синеватое лицо и седая голова г-на де Шарней виднелись из-под края простыни.
С обеих сторон гроба стояли два человека: один из них был Арман-Луи, другой — пастор протестант. Пастор читал отрывок из Евангелия.
Арман-Луи поднял на вошедших глаза, блестящие от слез; он пальцем указал г-ну де Шофонтену на кровавое пятно на саване, в том месте, где простыня касалась сердца г-на де Шарней.
— …И они не умрут никогда! — говорил пастор. — По тому что они умерли в Боге!
— Господь Всемилостивый примет его душу. Это был добрый и очень мужественный человек! — сказал Рено, сняв шляпу и перекрестившись.
Вошли два солдата без оружия, одетые в военные плащи с широкими рукавами. Арман-Луи поцеловал покойника в лоб, забил крышку гроба и решительным шагом последовал за двумя солдатами, уносившими гроб.
У г-на де Шофонтена защемило сердце, Каркефу больше, казалось, не дышал — оба они отправились следом за Арманом-Луи.
Смиренная процессия прошла в садик, посреди которого была вырыта могила, куда и опустили гроб. Пастор, взяв полную лопату земли, бросил её на гроб, и она глухо ударила по крышке.
Рено преклонил колено, и Каркефу, плача, сложил руки в молитве.
— Мир праху его! — сказал пастор.
Затем, подняв глаза к небу, он произнес:
— Он был праведником, прими его Господи в Твои светлые покои! И пусть он будет по правую руку от тебя вечно!
