Все колокола Парижа били в набат, большой колокол Собора Парижской Богоматери перекрывал своим басом их бронзовый перезвон.
Палящие лучи солнца искрились тысячами брызг, отражаясь в жерлах пушек, стволах ружей, наконечниках копий.
Потом подобно далекому громовому раскату донесся глухой грохот катившихся пушек.
– Ну, что, ваше величество? – спросил Редерер.
Позади короля столпилось около пятидесяти человек.
Королева долгим испытующим взглядом окинула окружавших ее людей, будто пытаясь проникнуть в сердце каждого из них, чтобы понять, на что она могла рассчитывать.
Не говоря ни слова, несчастная женщина в растерянности, не зная, к кому обратиться и о чем попросить, взяла на руки сына, показывая его офицерам швейцарцев, офицерам Национальной гвардии, дворянам.
Это была уже не королева, требовавшая трона для своего наследника, а мать, отчаянно метавшаяся в огне с криком: «Мой мальчик! Кто спасет моего мальчика?»
Тем временем король тихо переговаривался с прокурором коммуны или, скорее, Редерер повторял ему то, что он уже сказал королеве.
Вокруг обоих венценосных особ образовались две резко разделившиеся группы: те, кто составлял окружение короля, были сдержанны, деловиты, они, по-видимому, были склонны поддержать предложение Редерера; столпившиеся вокруг королевы молодые офицеры были возбуждены, горячились, размахивали шляпами, хватались за эфесы шпаг, протягивали руки к дофину, преклонив колени, целовали королеве край платья, клялись умереть за ее величество и ее сына.
Благодаря царившему вокруг нее воодушевлению королева воспряла духом.
В эту минуту окружавшие короля воссоединились с теми, кто обступил королеву, и король со свойственной ему невозмутимостью оказался центром обоих кружков. В этой невозмутимости и заключалось, возможно, его мужество Королева выхватила пару пистолетов из-за пояса г-на Майярдо, командира швейцарцев.
– Ну же, государь! – воскликнула она. – Настала решительная минута, когда вы должны себя показать или умереть среди ваших друзей!
Это движение королевы привело к тому, что воодушевление присутствовавших достигло апогея; все ждали от короля ответа, приоткрыв рот и затаив дыхание Если бы король, молодой, красивый, отважный, с горящим взором и подрагивающей от волнения губой ринулся в бой с пистолетами в руках, он, быть может, вернул бы себе удачу!
Итак все ждали, надеялись.
Король забрал у королевы пистолеты и вернул их г-ну Майярдо.
Затем он поворотился к прокурору коммуны – Так вы говорите, сударь, что мне следует отправиться в Собрание? – спросил он.
– Да, государь, таково мое мнение, – с поклоном отвечал Редерер.
– В таком случае, господа, здесь нам более делать нечего.
Королева вздохнула, снова взяла дофина на руки и, обращаясь к принцессе де Ламбаль и принцессе де Турзель сказала:
– Идемте, сударыни, раз этого хочет король!
Этим она словно сказала всем остальным дамам: «Я вас бросаю».
Госпожа Кампан ожидала королеву в коридоре, через который она должна была пройти.
Королева ее увидела.
– Подождите меня в моих апартаментах, – приказала она, – я к вам приду сама или пришлю за вами, чтобы отправиться… Бог знает, куда мы отправимся!
Склонившись, она шепнула г-же Кампан на ухо:
– Ах! Как бы я хотела очутиться в башне на берегу моря!
Покинутые дворяне переглядывались, словно спрашивая друг друга: «Неужто мы пришли сюда умереть за этого самого короля?»
Господин де Лашене понял значение этих взглядов.
– Нет, господа, за монархию! – молвил он. – Человек смертей, принцип бессмертен!
Что же касается оставляемых на произвол судьбы женщин, – а их было немного, – то те из них, кто возвратился во дворец ценой нечеловеческих усилий, были совершенно подавлены.
Они, словно мраморные статуи, застыли по углам коридоров и вдоль лестниц.
Наконец, король соблаговолил вспомнить о тех, кого он покидал.
Он остановился на последней ступеньке лестницы.
– А что же станется со всеми теми, кого я оставил наверху? – спросил он.
– Государь! – отвечал Редерер. – Они беспрепятственно смогут проследовать за вами. Ведь они не в ливреях, а в обычном платье и потому могут пройти через сад.
– Да, вы правы, – кивнул король. – Идемте!
– А-а, господин де Шарни, – молвила королева, увидав графа, ожидавшего у садовой калитки с обнаженной шпагой. – Зачем я не послушала вас третьего дня, когда вы советовали мне бежать!
Граф ничего ей не ответил; подойдя к королю, он предложил:
– Государь! Не угодно ли вам будет поменяться со мной шляпами, чтобы вас не узнали?
– Да, вы правы, – согласился король, – из-за этого белого плюмажа… Спасибо, сударь.
Он взял у Шарни шляпу и отдал ему свою.
– Сударь, – спросила королева, – грозит ли королю опасность во время этого перехода?
– Вы же видите, ваше величество, если такая опасность возникает, я делаю все, что в моих силах, чтобы отвести ее от того, кому она грозит.
– Государь! – обратился к королю капитан швейцарцев, отвечавший за беспрепятственный проход короля через сад. – Вы готовы?
– Да, – отвечал король, нахлобучив на голову шляпу Шарни.
– В таком случае, – молвил капитан, – выходим!
Король пошел вперед в окружении швейцарцев, шагавших с ним в ногу.
Вдруг справа донеслись громкие крики.
Толпа взломала ворота Тюильри, расположенные рядом с кафе Флоры, и, зная, что король направляется в Собрание, хлынула в сад.
Человек, возглавлявший всю эту банду, нес вместо знамени отрезанную голову, надетую на острие пики.
Капитан приказал всем остановиться и изготовиться к бою.
– Господин де Шарни! – проговорила королева. – Если вы увидите, что мне угрожает опасность попасть в руки этим ничтожествам, вы меня убьете, не правда ли?
– Я не могу вам этого обещать, ваше величество, – отвечал Шарни.
– Почему же? – вскричала королева.
– Потому что прежде, чем вас коснется хоть одна рука, я уже буду убит!
– Могу поклясться, что это голова несчастного господина Мандэ, – заметил король, – я его узнаю.
Банда убийц не осмелилась подойти, но стала осыпать короля и королеву оскорблениями; прозвучало несколько выстрелов; один швейцарец упал замертво, другой был ранен Капитан приказал взять ружья на изготовку, солдаты молча подчинились.
