Прошло несколько дней после падения Сан-Лукаса.
Город был разграблен дотла с присущим индейцам варварством. Только самые богатые дома по приказу Тигровой Кошки остались нетронутыми, их он пожаловал своим приближенным — начальникам.
Тигровая Кошка устроил свою главную квартиру в бывшем доме дона Торрибио Квироги в старом предместье, которую тот любезно предоставил своему новому начальнику.
Донна Гермоса с отцом поселилась в своем доме. Город, где теперь хозяйничали индейцы, приобрел плачевный вид. От прошлой веселой и беззаботной жизни мексиканской колонии не осталось и следа. Во всем его облике были отчетливо видны следы жестокой бойни: груды камней от разрушенной крепости, зловонные трупы на каждом шагу, тучи хищных птиц, круживших над ними, запустение и мрак
Спустя неделю после событий, описанных в предыдущей главе, утром в гостиной дона Педро де Луна три человека о чем-то беседовали вполголоса Эти трое были сам дон Педро, донна Гермоса и Люсиано Педральва, который, облачившись в костюм вакеро, походил на заправского разбойника, что невольно смешило донну Мануэлу, стоявшую на страже у окна
— Итак, решено: Люсиано, друг мой, — говорил дон Педро. — Надо настроить флейты и приготовиться к танцам.
— Стало быть, церемония назначена на сегодня?
— Да, друг мой. Мы живем в странные времена в странной стране. На своем веку я видел много революций, но такую вижу впервые.
— А я нахожу происходящее вполне логичным, с точки зрения индейцев, — сказала донна Гермоса.
— Может быть, дитя мое, я не буду спорить с тобой, но признайся, разве месяц тому назад мы могли предположить, что здесь опять воцарится власть апачей?
— Я, конечно, в политике ничего не смыслю. Только мне кажется, дон Педро, что, претендуя на пост будущего властелина, Тигровая Кошка поступает не слишком хорошо.
— Что ты имеешь в виду, Лючиано, друг мой?
— То же, что и все. Письмо, отправленное им третьего дня дону Фернандо, с угрозой повесить его, если тот окажется в колонии.
— Если он еще сумеет его захватить! — живо откликнулась донна Гермоса.
— Конечно, это само собой разумеется, сеньорита.
— Почему ты удивляешься этому, Люсиано? — спросил добродушно дон Педро. — Боже мой! На свете случается столько необыкновенного! Я знаю множество людей, которым угрожали тем же, а между тем они живехоньки.
— Все равно, я на месте дона Фернандо поостерегся бы.
— Но сейчас речь не об этом. Возвращайся в асиенду, Люсиано, и не забудь моих распоряжений.
— Положитесь на меня, сеньор, но еще одно слово.
— Говори, друг мой, только поскорее.
— Я очень встревожен насчет дона Эстебана, — сказал он, понизив голос, чтобы не услыхала донна Мануэла. — Вот уже шесть дней, как мы о нем ничего не знаем.
Донна Гермоса лукаво улыбнулась.
— Эстебан не такой человек, чтобы исчезнуть, не оставив следов, — сказала она. — Успокойтесь, вы увидите его, когда придет время.
— Тем лучше, сеньорита, потому что это человек, на которого можно положиться в любой ситуации.
— Дон Торрибио! — сообщила донна Мануэла.
— Гм! Стало быть, мне пора убираться.
— Пойдемте, пойдемте, — сказала Мануэла.
Поклонившись дону Педро и донне Гермосе, Лючиано последовал за Мануэлой.
Едва захлопнулась одна дверь, как отворилась другая, и вошел дон Торрибио.
На нем был великолепный индейский костюм, но выглядел он озабоченным и печальным. Поклонившись донне Гермосе, он дружески пожал руку дону Педро и сел на предложенный ему стул. После положенных приветствий дочь асиендера, встревоженная видом молодого человека, наклонилась к нему и с весьма искусно разыгранным трогательным участием спросила:
— Что с вами дон Торрибио? Какие-нибудь неприятности?
— Нет, сеньорита, благодарю вас за трогательное участие, которое вы неизменно принимаете во мне. Будь я честолюбив, все мои желания были бы удовлетворены через несколько дней. Получив вашу руку, я осуществлю мечту всей моей жизни. Вы видите, сеньорита, — добавил он с печальной улыбкой, — я открываю перед вами сокровенные глубины моего сердца.
— Я благодарна вам, дон Торрибио, однако все эти дни вы были совсем другим. Должно быть, что-нибудь случилось…
— Ничего, уверяю вас, касающееся меня лично, — перебил он. — Но чем ближе минута, когда должна совершиться церемония вступления во владение этой завоеванной нами землей, тем сильнее овладевает мною уныние. Я отнюдь не одобряю намерения Тигровой Кошки официально объявить себя независимым начальником. Это сумасбродство, которое я не могу понять. Тигровая Кошка должен прекрасно понимать, что ему не удастся удержаться здесь. При всей своей храбрости апачи не в состоянии противостоять хорошо обученному и снаряженному войску, которое мексиканское правительство незамедлительно направит против нас, как только узнает о случившемся.
— Нельзя ли уговорить Тигровую Кошку переменить свое намерение?
— Я употребил немало усилий, чтобы убедить его в неблагоразумии задуманного им, но он ничего не желает слушать. Человек этот преследует какую-то цель, которую он тщательно скрывает. Все его рассуждения о необходимости защитить индейцев от истребления и сохранения их, как биологического рода, представляются мне всего лишь предлогом.
— Вы меня пугаете, дон Торрибио. Если так, то зачем же вам оставаться с этим человеком?
— Что я могу сейчас сделать? Я — отступник. Признаюсь вам, сеньорита, хотя внешне все обстоит благополучно и, по-видимому, меня ждет лучезарное будущее, но вот уже несколько дней меня снедает тоска, все видится мне в мрачном свете, словом, меня мучит какое-то тягостное предчувствие, и я буквально не нахожу себе места.
Донна Гермоса окинула его проницательным взглядом.
— Прогоните прочь эти печальные мысли. Ваша судьба уже решена, ничто не может ее переменить.
— Я это понимаю, сеньорита, как гласит пословица, пока несешь чашу к устам, она может ненароком разбиться.
— Полно, полно, дон Торрибио! — весело сказал дон Педро. — Прошу к столу. Вероятно, это последний наш завтрак до вступления во владение Тигровой Кошки. Ведь церемония, если не ошибаюсь, назначена на сегодня?
