По всему городу тратились огромные суммы, отдавались долги, закупался провиант и одежда, уголь, соль, сакэ — приказчики из усадеб расторговывались. Бездна работ и забот обрушилась на город, все ремесленники оказались при деле, никто не был свободен, все чинилось, подновлялось, делалось заново.
В эти бурные дни начинался праздник храма Канда. Утро начиналось как обычно, но весь город уже гудел.
И собравшись со средствами, я смог наконец посетить цирюльника.
— О! Господин Исава! — встретил меня он меня счастливым возгласом. — Ваши дела пошли на поправку!
Он уже все про меня знал, хотя я пришел к нему в первый раз.
— Вы вовремя, — сказал он, поправляя лезвие бритвы. — Скоро начнется.
Он побрил меня, привел прическу в порядок. Тем временем толпа дюжих веселых молодцев выкатила к воротам квартала нашу повозку — а она тяжелая! Среди молодцев я заметил и тех парней в белых кимоно.
— Банда Белого лотоса, — объяснил парикмахер, правя лезвие бритвы. — Они вообще не отсюда, тут только их главарь обитает — Нагасиро. Вон тот длинноволосый кабукимоно.
— Кабукимоно? — повторил я. — Театральное чудовище?
— Ну да. Молодежь. Театральные подражатели, поклонники, прямо живут в театре, носят обноски их реквизита, гуляют с актерами. Любят пошуметь, попугать народ. Но при деньгах всегда, дети богатых родителей, самураев даже. Пришли помочь с повозкой.
— Разве от них не будет неприятностей?
— Обязательно! Обязательно будут. Но не в святой день же? Да и господин надзиратель здесь. Вот и он сам — наш дзисимбан, квартальный надзиратель, Ёсида Мацувака. Идет со своим копьем, взирает, как сокол, острым глазом!
— Да, вижу его.
— А вот наши носильщики! А вот наши удалые ополченцы-отокодатэ. И пожарные-хикэси пришли! Ну, все, пронесут повозку как перышко! А я закончил — вам очень лучше стало!
— Благодарю.
Я расплатился и вышел из парикмахерской. Приблизился к повозке.
— Господин Исава! — воскликнул Окасукэ, выныривая из толпы. — Только вас и ждем!
— Меня?
— Прошу, прошу сюда. На повозку.
— Мне кажется, это неудобно…
— Все вполне удобно. Вы собрали эти цветы, и это место — ваше.
Так я и проехал на резной крыше богато украшенной повозки, влекомой под ритмичный напев молодыми людьми из нашего квартала, в ряду таких же огромных и богато разукрашенных повозок, прямо за человеком, размахивающим двумя веерами и громкой песней воодушевлявшим людей, тащивших повозку-микоси по улицам города, через мосты к храму Канда, а потом к Замку — мимо сёгуна, которого не разглядел среди толпы придворных под навесом. Танцы и пляски. Жарко и утомительно. Я в целом мало запомнил из того празднества — поливал цветы, чтобы не завяли и не облетели в самый ответственный момент. Но все обошлось.
Помню, что Сакуратай шел за нами и еще несколькими значительными людьми Одэнматё, сам он повозку не тянул — это дело молодых. Помню, уже на обратном пути он передал мне бутылочку сакэ. Это было первое мое сакэ за очень долгое время, и я легко захмелел и даже не заметил, как внизу у повозки закипела какая-то драка. Все наши дрались с какими-то пришлыми, аж пыль поднялась. Сакуратай легко, как молодой, спрыгнул с повозки, влился в действо, вынув из-за пояса свою тяжеленную трубку и тут же звонко перетянув ею кого-то по голове. Драка закончилась так же быстро, как и началась. Прибывший Ёсида Мацувака даже не успел никого арестовать. Наши разразились победными выкриками и потащили повозку дальше.
А потом празднество закончилось.
Да! Когда я шел назад в храм по темным переулкам, меня попытались ограбить. Какие-то пьяные ронины вывалились из-за угла, наткнулись на меня и начали громко требовать внимания, уважения, денег и сакэ. Потом как-то резко все разом заткнулись, оставили меня и по одному утекли туда, откуда вышли.
Я некоторое время стоял пьяный, оглушенный и ошарашенный. Я даже за меч взяться не успел!
Потом я догадался оглянуться и увидел спины удаляющихся восвояси кабукимоно в белых кимоно с Нагасиро во главе: мечи за поясами, мечи на плечах, развязаная походка — грозный вид напугает хоть кого. Вот и напугали. А я их поблагодарить даже не мог….
Так началось лето.
* * *
И вот, наконец, — баня!
Впервые за полтора месяца я растворился в ее тепле и уюте.
Жизнь налаживалась. Пусть на последние деньги! Пусть.
Кстати, в этой бане за Рыбным рынком на берегу Нихонбасигавы, которую показал мне престарелый господин плотник, посещавший ее после работы, у меня появились новые знакомцы. Люди, с которыми я примерно в одно время посещал баню, ближе к позднему вечеру, когда основной поток посетителей спадает и банная печь начинает остывать на ночь.
Баня в Эдо вообще удивительное место. Скорее, место сходок, разговоров и новостей. В бане все голые и без мечей. И отношения там другие. Там я с одобрения господина плотника познакомился со строителями и вольными кровельщиками братьями Хиракодзи — здоровяком Хаято и малышом Тогаем, прибывшими в столицу на большие стройки, затеянные военным правительством.
— Староват ты балки таскать, а то бы мы тебя к себе взяли, — говорили они мне, смеясь. — У нас-то работы нынче много!
Я страдал от одиночества и понимал это. И мне становилось от их общества легче. Я снова вроде бы становился частью чего-то большего.
Но на улице мы прощались и расходились — они в одну сторону, задирать лодочников и драться с носильщиками паланкинов, а я в другую, на свою тихую окраину, в одинокий храм на задах, где ложился спать.
Как-то ночью я проснулся от далекого частого металлического стука била. Я вышел на галерею храма из своей каморки — вдали, как огромный цветок, громоздилось пламя далекого пожара, где-то недалеко от Замка, очень хорошо видного с нашей возвышенности. Ветер принес запах гари. Едва было слышно из-за расстояния крики и шум. Встревоженный настоятель Экаи тоже поднялся и вышел ко мне. Молча мы напряженно наблюдали, как колеблется пламя пожара. Как оно слабеет и наконец угасает.
Настоятель Экаи тихо выдохнул:
— Похоже, все. Славлю Будду Амида. Попробую теперь заснуть.
Да уж. Большой пожар в городе — страшное дело. Доводилось уже видеть. Во время войны.
Мы молча разошлись по комнатам.
Глава 19
Казна распущенного княжества. Сказ о том, что не все измеримо весом монеты
Первый человек из нашего княжества, которого я обнаружил, не хотел быть найденным. Он много пил в последнее время. И сгорал от стыда.
Его звали Хародзи Сага. Мы не были раньше знакомы, хотя я помнил его — видел на стене нашего замка и на страже во внутренних покоях.
Я увидел знакомый герб на заношенной одежде и едва не упустил его от удивления. Он скрылся в узком переулке, а я помчался за ним как молодой, окрыленный какой-то надеждой, и он меня едва не зарубил.
— Ты кто такой? — зло прорычал он, замахнувшись мечом над головой в полутьме переулка. — Тебе чего надо?
— Постойте, — отступил я. — Простите! Но мы с вами же из одного княжества, посмотрите на мои гербы. Я месяц не видел никого из наших. Я так рад, что нашел вас!
Лицо его исказилось, дрогнуло. Он опустил меч, вгляделся в меня, прищурившись. Он был моложе, крепче, злее, лицо его — словно вырубленное мечом, и глаза — словно раздвоенные наконечники стрел.
— Так ты из Какэгава… — проговорил он. — Надо же. А я было подумал… Вот не было печали.
Он вложил меч в ножны.
— И чего тебе нужно, наш? — весьма грубо спросил он.
— Вы не хотите даже поговорить?
— Ну и о чем мне с тобой говорить? Я тебя даже не помню.
— Я из замка. Садовник. Помощник садовника. Меня зовут Исава Кихэй. Похоже, вы меня действительно не помните.
— А, — мрачно произнес он. — Понятно. Да, не помню. Но знаю, что должен был прибыть такой вроде бы. Ну так ты, кажется, должен был быть постарше? Нет? Ладно, не важно. Так ты поговорить хочешь?
