Однако численное преимущество было все еще на стороне саксонцев, как вдруг крик «де Кюсси! де Кюсси» раздался у подножия холма, показались длинные копья танкервильцев. Порядок, царивший в их рядах, дисциплина и вера в своего командира помогли им одержать верх над противником и вовремя прийти на помощь своему королю. Саксонские копейщики были буквально раздавлены тяжеловооруженными всадниками де Кюсси. Немецкие рыцари тоже не выдержали натиска и вынуждены были отступить. Отряды Компьенских и Абвильских городских ополченцев соединились у подножия холма, и почти часовое сражение вокруг королевского знамени закончилось победой французской армии.
Де Кюсси сразу же бросился к королю. Филиппу помогли освободиться от придавившей его лошади, он встал и, не садясь на подведенного ему нового коня, спросил:
– Где граф Овернский? Я обязан ему жизнью.
– Вот он, – воскликнул кто-то из свиты короля, – в черных латах.
– Де Барре, вы чуть не наступили ему на грудь.
Это действительно оказался Тибольд. Множество ран покрывало его тело, которое больше не защищали разбитые латы – от них остались одни обломки. Оверн лежал на груде тел, сраженных его мощной рукой.
С него сняли остатки шлема, и сам король преклонил колена и приподнял голову своего защитника, не в силах поверить, что столь доблестный рыцарь, пожертвовавший жизнью за своего монарха, мертв.
Однако Оверн был еще жив. Его губы шевельнулись, но ни одного звука не донеслось до короля.
– Оверн! – с грубоватой мужской нежностью произнес король. – Оверн! Если ты умрешь, я потеряю лучшего из своих подданных!
Собрав остатки сил, граф прошептал что-то, но так тихо, что Филипп не расслышал. Он склонился над умирающим так низко, что ухо его почти касалось губ Тибольда.
– Скажите ей… – прошептал граф слабым прерывающимся голосом, – скажите ей, что я умер, спасая вам жизнь… Я сделал это ради нее… и из любви к ней…
– Я передам ей это, – обещал Филипп. – Клянусь честью, я все передам! И плохо я ее знаю, Тибольд, если она не прольет по тебе слез!
Слабая улыбка появилась на губах умирающего. Он благодарно взглянул на Филиппа, и в ту же минуту огонь, горевший в его глазах, потух навсегда.
– Прощай, Оверн! Прощай, храбрый и верный рыцарь! – сказал король. – Де Барре, вели похоронить его со всеми почестями. Где теперь происходит сражение? – обратился он к воинам. – Похоже, вы не теряли времени даром. Левое крыло неприятеля обратилось в бегство – или зрение меня обманывает?
– Вы правы, государь, – ответил Генрих де Барре. – И Ферранд, граф Фландрский, взят в плен герцогом Бургундским.
– Слава Богу! – воскликнул Филипп и, быстро оглядев поле боя, добавил: – Мне кажется, неприятель в растерянности. Где императорское знамя? Где Оттон?
– Он чуть было не попался, но ему посчастливилось ускользнуть. Но что это, государь: у вас в латах обломок копья…
– Не заботьтесь об этом! – перебил король. – К делу! Армия Оттона в смятении, ее ряды разорваны. Еще один бросок – и мы победим, Де Кюсси, вперед! Рыцари, поддержите свою честь! Бургундцы, сражайтесь за Отечество! Монжу, Сент-Дени! Вперед, господа! В бой!
Это была критическая минута. Оттон мог бы собрать свои силы, которые вдвое превосходили армию французов, и контратаковать. Тем более, что правый фланг союзнической армии оказывал сильное сопротивление. И хотя граф Саллисбюри опрокинутый ударом копья, нанесенным ему де Бове, выбыл из сражения, оставшийся на правом фланге во главе англичан граф Булонский сражался отчаянно и не отступал ни на шаг.
Атака, предпринятая французами через центр – здесь ряды противника были расстроены – принесла успех и позволила им зайти в тыл к храбро защищавшимся на правом фланге англичанам.
Немцы и их союзники англичане обратились в бегство. Император Оттон едва избежал плена, но зато его военачальники оказались в руках своих противников. Союзники потерпели полное поражение.
Когда длившееся более шести часов сражение наконец закончилось, пленных оказалось так много, что король Филипп был вынужден остановить преследование отступающего противника: победители могли остаться в меньшем числе, нежели побежденные.
В пять часов вечера трубы сыграли отбой. Так закончилась знаменитая битва при Бувине, подобной которой еще не было в истории. Битва, значительно упрочившая положение Франции и лишившая Иоанна Английского почти всех его владений на континенте.
ГЛАВА VII
Сражение закончилось, порядок воцарился, и победоносная армия расположилась лагерем на берегу реки. Филипп-Август, удалившись в свою палатку, провел там в уединении около часа, после чего позвал оруженосца и велел пригласить военачальников, наиболее отличившихся на поле брани. Вечер был восхитительный, и лучи заходящего солнца проникали в палатку.
Во всем блеске королевского величия Филипп принимал дворян и вельмож своего государства. И тени высокомерия не было в его лице, когда он по-отечески ласково беседовал с воинами: одних благодарил за поддержку, других хвалил за подвиги.
– Благодарю вас, храбрый герцог Бургундский! – говорил монарх, держа его за руку. – Мы одержали полную победу, и ваша заслуга в том несомненна. А вот и епископ де Бове. Ей Богу, он так же превосходно владеет палицей, как и пастырским посохом. Надеюсь, святой отец, что есть в Писании текст, в котором позволяется священнику проливать кровь неприятеля, защищая свое Отечество.
– Это не кровожадность, государь, – отвечал воинственный прелат. – И есть некоторое различие: сразить в бою – не значит зарезать.
– Как бы то ни было, – улыбнулся король, – но именно с вашей помощью разрушили мы вероломный союз, направленный против Франции.
– А! Вот и молодой герцог Шампаньский! Герцог, вы ныне законно заслужили шпоры.
– Генрих де Барре, вы один из лучших воинов и сравнимы с легендарными рыцарями Круглого стола короля Артура. Я жалую вам пятьсот десятин земли в моей Суассонской долине.
– Де Кюсси, мой храбрый де Кюсси! Дай мне руку. Я незаслуженно обидел тебя перед сражением, но ты ответил на обиду своему монарху истинно по-рыцарски.
– Приветствую вас, Сент-Валери, вы как всегда кстати. Я рад видеть вас также, как и утром когда вы пришли ко мне на помощь в той битве на холме.
А теперь господа мне хотелось бы познакомиться с нашими пленниками, сделав это со всей возможной тактичностью, дабы не унизить побежденных в честном бою и решить их участь.
Первым ввели графа Саллисбюри.
Пленных было так много, что охрана, опасаясь, вынуждена была связать им руки за спиной. В таком положении и предстал граф перед Филиппом-Августом.
– Мне искренно жаль видеть вас здесь, граф, пленным, а не гостем. Я всегда с уважением относился к вам, – откровенно сказал король. – Но к чему эти веревки? Кто смел так поступить с достойным и храбрым рыцарем?.. Немедленно развязать! Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя пленным, дорогой граф.
– Я был связан, государь, очевидно, из боязни, чтобы побежденные не перевязали своих победителей, – ответил Саллисбюри. – А впрочем, я не в обиде.
– Однако, – сказал король, – в силу традиции надо, чтобы кто-нибудь поручился за вас, и тогда вы будете пользоваться свободой, пока мы не решим, какой назначить за вас выкуп.
– Если позволите, государь, – сказал де Кюсси, приближаясь, – моя жизнь и мое имение, как бы мало оно не было, будет залогом за графа.
– Благодарю тебя, мой старый друг и собрат по оружию, – сказал Вильгельм Длинный Меч и, помолчав, добавил: – Мне жаль, что мы не встретились с тобой в сражении, а то непременно обменялись бы несколькими хорошими ударами.
Длинной вереницей пленные проходили перед королем, и со всеми он старался разговаривать доброжелательно и обещал, что их участь не будет тяжела и вскоре они обретут свободу. Но когда ввели Ферранда, графа Фландрского, монарх преобразился. Нахмуренные брови, суровый взгляд – гнев явственно читался на лице Филиппа.
